Великий карбункул

Готорн Натаниель

лавок, когда он подъехал к постоялому двору и первым долгом приказал

засыпать кобыле четыре кварты овса. Вторым его делом, как нетрудно было

догадаться, было рассказать хозяину постоялого двора о гибели мистера

Хиггинботема. Однако он счел благоразумным не называть точно день этого

прискорбного события, а также не вдаваться в подробности насчет того, кто

совершил убийство - негр ли с ирландцем или сын Эрина один. Остерегся он

также рассказывать всю историю от

своего имени или от чьего-либо еще и

просто сослался на то, что так, мол, говорят в округе.

Новость распространилась по городу, как огонь по сухостою, и столько

народу подхватило этот слух, что скоро уже нельзя было дознаться, кто первый

пустил его. Мистера Хиггинботема в Паркер Фоллзе знал стар и млад, потому

что он имел долю в лесопилке и держал солидный пакет акций бумагопрядильных

фабрик. Жители городка считали, что собственное их благосостояние связано с

его судьбой. Поднялась такая кутерьма, что паркер-фоллзский “Вестник” вышел

на два дня раньше срока, причем одна полоса была пустая, а другую занимало

сообщение, набранное самым крупным шрифтом со множеством прописных, под

заголовком: “Зверское Убийство Мистера Хиггинботема!” Среди прочих

устрашающих подробностей в этом печатном отчете описывался след веревки на

шее покойника и приводилось точное число тысяч долларов, похищенных

грабителями; в весьма трогательных выражениях говорилось также о горе

племянницы, которая с той самой минуты, как дядю ее нашли висящим с

вывернутыми карманами на груше святого Михаила, переходила от обморока к

обмороку, всякий раз более глубокому. Местный поэт увековечил скорбь юной

девы балладой в семнадцать строф. Члены муниципалитета спешно собрались на

заседание и постановили, ввиду особых заслуг мистера Хиггинботема перед

городом, выпустить афиши с объявлением награды в пять тысяч долларов тому, кто поймает убийц и вернет похищенное имущество.

Между тем все население Паркер Фоллза, состоявшее из лавочников, содержательниц пансионов, фабричных работниц, рабочих с лесопилки и

школьников, толпилось на улице, без умолку треща, чем с лихвой возмещалось

молчание прядильных машин, которые прекратили свой грохот из уважения к

памяти покойного. Если безвременно погибший мистер Хиггинботем заботился о

посмертной славе, его дух должен был наслаждаться этой суматохой. Наш друг

Доминикус, движимый праздным тщеславием, позабыл всю свою осторожность и, взобравшись на городскую водокачку, во всеуслышание объявил, что именно он

первый принес в город достоверное известие, которое произвело такой

необычайный эффект. Это сразу же сделало его героем дня, но только что он

громовым голосом бродячего проповедника

начал новый вариант своего рассказа, как на главную улицу Паркер Фоллза въехала почтовая карета. Она пробыла в

пути всю ночь и в три часа утра должна была менять лошадей в Кимболтоне.

– Сейчас мы узнаем все подробности!
– закричали в толпе.

Карета с грохотом подкатила к постоялому двору, и ее тотчас же окружило

не меньше тысячи человек, ибо если до этой минуты кто-нибудь в городе и

занимался еще своим делом, то тут уж все побросали всякие занятия, торопясь

услышать новость. Торговец, бежавший впереди всех, разглядел в карете двух

пассажиров, которые, очнувшись от приятной дремоты, вдруг увидели себя среди

бушующей толпы. Каждый о чем-то спрашивал, все кричали разом, и оба

пассажира от растерянности не могли вымолвить ни слова, несмотря на то, что

один из них был адвокат, а другой - женщина.

– Мистер Хиггинботем! Мистер Хиггинботем! Расскажите нам про мистера

Хиггинботема!
– ревела толпа.
– Что говорит следователь? Пойманы ли

преступники? Перестала ли племянница мистера Хиггинботема падать в обморок?

Мистер Хиггинботем! Мистер Хиггинботем!

Кучер не отвечал ни слова, только крепко обругал хозяина за то, что тот

медлит с лошадьми. Адвокат, сидевший в карете, не терял сообразительности

даже во сне: узнав о причине волнения, он первым делом достал из кармана

большой сафьяновый бумажник. Тем временем Доминикус Пайк, будучи весьма

учтивым молодым человеком и рассудив, кроме того, что женщине развязать язык

не труднее, чем адвокату, помог путешественнице выйти из кареты. Это была

красивая молодая девушка; она уже совсем проснулась и была свежа, как роза; глядя на ее хорошенькие губки, Доминикус подумал, что охотнее выслушал бы из

них признание в любви, чем рассказ о кровавом преступлении.

– Леди и джентльмены, - обратился адвокат к лавочникам, школьникам и

фабричным работницам.
– Смею заверить вас, что причиной вашего чрезвычайного

волнения послужила какая-то необъяснимая ошибка или, что более вероятно, ложные слухи, умышленно распространяемые с целью подорвать кредит мистера

Хиггинботема. Мы останавливались в Кимболтоне сегодня в три часа утра и, несомненно, услыхали бы об убийстве, если бы таковое имело место. Но я могу

представить вам доказательство противного, почти столь же неоспоримое, как

если бы это было личное показание самого мистера Хиггинботема. Вот записка, полученная мною от вышеупомянутого джентльмена в связи с одним его делом, назначенным к слушанию в коннектикутском суде. Она помечена вчерашним