Великий карбункул
Шрифт:
его многочисленных произведений, статуя индейского вождя, раззолоченная
сверху донизу, в течение более полувека венчала башню Губернаторского дома, подобно огненному ангелу ослепляя каждого, кто глядел на нее. Другое изделие
почтенного старосты - статуэтку его друга, капитана Ханнеуэлла, держащего в
руке подзорную трубу и квадрант, можно увидеть и по сей день на углу
Брод-стрит и Стейт-стрит в лавке мастера навигационных инструментов, где она
с успехом заменяет вывеску.
времени фигурки, нельзя понять, как мог ее автором быть человек, некогда
создавший из дуба столь совершенный образ женщины, если только не
предположить, что в каждом из нас заложены способности к творчеству, фантазия и талант, которые в зависимости от обстоятельств или получают свое
развитие, или так и остаются погребенными под маской тупости вплоть до
перехода в иное бытие. Что касается нашего друга Драуна, в нем этот
божественный порыв рожден был любовью; она пробудила в нем гения, но только
на короткий миг, ибо подавленное разочарованием вдохновение оставило его, и
он снова превратился в ремесленника, неспособного даже оценить произведение, созданное его руками. Однако кто может усомниться в том, что та высшая
ступень, которой человек может достигнуть в минуты наивысшего душевного
подъема, и есть его подлинная сущность и что Драун был больше самим собой, когда создавал великолепную статую прекрасной леди, чем тогда, когда
мастерил многочисленных членов семьи деревянных истуканов!
Некоторое время спустя по городу пронесся слух, что молодая португалка
благородного происхождения, вследствие политических или домашних неурядиц
покинула свой дом на Файале и отдалась под покровительство капитана
Ханнеуэлла, найдя приют сначала у него на корабле, а затем в его бостонском
доме, где и оставалась до тех пор, пока обстоятельства не изменились в ее
пользу. Эта-то прекрасная незнакомка, как полагают, и была оригиналом
деревянной статуи Драуна.
Перевод Р. Рыбаковой
Натаниэль Хоторн. Дочь Рапачини
Много лет тому назад молодой человек по имени Джованни Гуасконти, уроженец юга Италии, прибыл в Падую, чтобы завершить свое образование в
тамошнем университете. Имея в кармане лишь несколько золотых дукатов, он
поселился в высокой, мрачной комнате старинного здания, которое вполне могло
принадлежать какому-нибудь падуанскому дворянину, да и на самом деле
украшено было над входом гербом давно уже угасшего рода. Молодой человек, хорошо знавший великую поэму своей родины, вспомнил, что один из предков
этого рода, возможно даже один из владельцев дворца, был изображен Данте
терпящим вечные муки в аду среди других грешников. Это воспоминание, усугубленное печалью, вполне естественной в человеке, впервые покинувшем
родные места, исторгло из его груди, когда он осматривал эту запущенную, пустую комнату, невольный вздох.
– Святая мадонна, синьор!
– воскликнула покоренная редкой красотой
юноши старая Лизабетта, пытавшаяся по доброте сердечной придать комнате
жилой вид.
– Вам ли, такому молодому, вздыхать столь тяжко? Неужели этот
старый дом кажется вам таким мрачным? Взгляните, ради бога, в окно, и вы
увидите то же яркое солнце, какое оставили в Неаполе.
Гуасконти машинально последовал ее совету, но не нашел солнце Ломбардии
таким же радостным, как солнце юга Италии. Впрочем, каким бы оно ни было, сейчас его животворные лучи ярко освещали раскинувшийся за домом сад с
множеством растений, за которыми, по-видимому, ухаживали с особой
тщательностью.
– Этот сад принадлежит хозяину вашего дома?
– спросил Джованни.
– Упаси бог, синьор! Вот если бы в нем росло что другое, а не зелья, которые там разводят, - тогда иное дело, - ответила старая Лизабетта.
– Сад
возделан собственными руками знаменитого доктора Рапачини, о котором, я
уверена, слыхали даже в Неаполе. Говорят, что сок этих растений он
перегоняет в лекарства, обладающие той же чудодейственной силой, что и
амулеты. Вы сможете часто видеть синьора доктора за работой в саду, а
возможно - и синьору, его дочь, когда она собирает диковинные цветы, которые
там растут.
Сделав все возможное, чтобы придать комнате пристойный вид, старуха
удалилась, препоручив молодого человека покровительству всех святых.
Джованни, не зная, чем бы заняться, вернулся к окну, выходившему в сад
доктора. Это был один из тех ботанических садов, которые возникли в Падуе
значительно раньше, чем где бы то ни было в Италии, а возможно - и во всем
мире. Вероятно, когда-то он служил местом отдыха богатой семьи, ибо в центре
его находился мраморный фонтан, скульптурные украшения которого, некогда
выполненные с редким искусством, подверглись столь сильному разрушению, что
в хаосе обломков невозможно было установить его первоначальный вид. Струи
воды, однако, по-прежнему взлетали к небу, весело переливаясь в ярких лучах
солнца. Их нежное журчание доносилось до окна комнаты, и молодому человеку
чудился в нем голос бессмертного духа, который поет свою бесконечную песнь, равнодушный к свершающимся вокруг него переменам, в то время как одно
столетие заключает его в мрамор, а другое превращает эти тленные украшения в