Великий князь

Сбитнев Юрий

И сейчас, подъезжая конным к Ольгову, ощутил он в себе нечто уже знакомое, что испытала душа на Романовом кургане в степи и у древнего древа с отцовской метой на бортневом ухожае. Тут он, отец, рядом, воплечь с ним. Протяни руку – и коснёшься руки его.

– Ты что, княже? – лицо Петра Ильинича близко, конь его стеснился с конем Игоревым, а рука князя на руке воеводы.

– Град сей и ты рубил?

– Ну так как же… Всей дружиной… И кромль ставили, и вал насыпали своими руками.

– Давно было, а глянь: как новенький, – подивился Игорь, любуясь всё ещё светлым

древесным телом городских стен, золотой свежестью домов – высоких, с тесовыми шатровыми кровлями, с серебром осинового лемеха на крышах теремов, с весёлой стеклянной россыпью в решётчатых оконцах.

Воевода ухмыльнулся, сказал:

– За четверть века жизни его пять раз дотла палили город. И каждый раз внове из пепла люд его подымал. С того и новенький.

Давно уже увидели их со стен Ольгова града, и самые зоркие шумаки успели разглядеть не токмо походные стяги Ольговичей, но и обличие их.

– Молодшие князья наши – Игорь со Святославом… Дак и воевода с ними – Пётр Ильинич! – утверждали дальнозоркие.

– Всеволод с Ратшою, – божились другие, не обладавшие зорким глазом, но нахальные в своём видении.

– Отколь Всеволоду в Курске взяться? В Киеве он, – смеялись над самоуверенными.

– В Поле ходил. Окольным путём к Курску вышел. Знамо дело, – упорствовали те.

– Мели, Емеля, – махнул рукою на пустобрехов поднявшийся на стену посадник Святозар.

Уже и без спора ясно, кто прав.

– Ударьте в колокола встречу, – сказал посадник и заспешил прочь на соборную площадь, куда стекалась городская дружина.

– Айда, братие, молодших князей встречать, – садясь в седло, весело сообщил новость Святозар. Отлегло с души у дружинников: не ведали пока, собравшись по сполоху, чей полк катит на Ольгов.

Хлебосольно, с душевной радостью принял Ольговичей город, но застревать в нём не стали. Князья с воеводой выслушали доклад посадника, не шибко широко потрапезничали и отошли на отдых. Решено было утренней ранью выйти в путь. Но Игорь, залучив после застолья к себе посадника, долго пытал его расспросами о былом. Святозар, один из самых близких людей Олега Святославича, знал многое. Был хорошо образован, ведал по-гречески, и не токмо речь, но и письмо, и чтение. Мальчиком обучался в школе Святослава Ярославича, а по смерти его был безотлучно с Олегом. Вместе с князем продали его в неволю на остров Родос. О том времени боле всего и пытали посадника Игорь с Венцом.

Ничего о том неизвестно на Руси, хотя и было записано предание со слов самого князя.

Где оно, это предание? В какую неть⁹⁸ кануло? И что за напасть такая – стирать в прах память о житии Олега Святославича?

Расшевелили молодцы Святозара, разгорячили вопросами, умилили вниманием своим, не скупился посадник на слово. Говорил красно и умно. Далеко за полночь затянулась их беседа, и только когда и сказать уже нечего было боярину, до пода очистил душу, отпустил его Игорь. Но ещёе долго сидели с Венцом, перебирая услышанное, складывая, как обучены были, в память, чтобы потом доверить слово пергаменту.

Сам Господь благоволил их делу, послав для зачина столь многопамятливого и разумного человека. Тогда и порешили, что, кроме интереса к давним писаниям, древним книгам и листвицам, должно им вести и свои списки с изустных преданий.

На заутрие улеглись истомленные, но и двух часов не поспали, как поднял их походный рог.

Тяжко было проснуться, а встали – как собаки воду, стряхнули с себя усталость. За ночь нападало на воле белых пуховиков по щиколоть. Утопая в них босыми ногами, по пояс голые, растирались первым снежком дружинники. Усидеть ли в светлице? Выкатились Венец с Игорем и Святославом на широкий двор, взялись друг с другом въемки⁹⁹, всласть валяясь по снегу, задирая и дружинников в потеху.

Но зовёт труба воина, ещё и не рассвело в полную силу, а уж выходил их полк из города. Правил Пётр Ильинич путь на север. Меркли звёзды, но яркой крохотной слезинкой сверкала впереди, в синем небесном запределье Полярная звезда.

В этом утреннем переходе поведал Игорь Святославу обо всём услышанном от посадника Святозара. Ох как клял себя тот, что ране всех улез в ложницу, ведь и у него было о чём спросить боярина.

– Ничё, в другой раз спросишь, – успокаивал брата Игорь.

Но другого раза не даст им Господь.

Шли неготовыми дорогами, тропами, ведомыми только Петру Ильиничу да малому кругу путезнатцев. Зима споро валила им встречу, крепчая изо дня в день морозами, соря малыми пока ещё снегами. Спешили миновать лесную непроходь, яружную непролазнь, застывшие болотные чаруси¹⁰⁰, все выше и выше забираясь строго на север по великим, вздыбленным в небо покатям¹⁰¹.

Чернолесье становилось все гуще, все темнее и угрюмее. Вовсе исчезли людские поселения, и уже не наносило на путников домовитым запахом дыма, услышав который, резвее идут кони, а ратники охотно затягивают весёлую походную песню.

Реку Свапу пересекали уже по льду; малое время, как по тороке, шли глубоко промёрзшим руслом, вспугивая по берегам тетеревов и куропаток. В неглубоком пока ещё снегу в попутке им пятнели крупные волчьи следы, жёлтые поссати, точно такие же, какими метят свой путь собаки. Тропила близко от берегового уреза совсем недавно рысь, лезла на песчаный свалок росомаха, уходила широким прораном в чёрную табалу¹⁰² лосиная тропа. На неё и поворотил коня Пётр Ильинич.

Леса за Свапой вовсе оттеснили чистую землю, неба не видно. Путь долго шёл круто на взъём, и чем дольше поднимались, тем выше и могучее становились деревья. На водоразделе, где протопь полого легла под ноги, обзорно открылись в синей сквозной дымке красные боры.

Остановив коня, любуясь возникшим внезапно простором, Пётр Ильинич, суживая в пристальном погляде глаза, указал на белую, широко и вольно стелящуюся долину:

– Нерусь-река.

– Не Русь? – переспросил Игорь.

Воевода понял, о чём он.