Великий тес
Шрифт:
— У них нет пашенных! — резко и заносчиво ответил тот.
— Нет так нет! — равнодушно зевнул сын боярский, вытянул ноги к очагу и укрылся шубным кафтаном.
В острог на острове три казака и сын боярский вернулись на шести лошадях с ясаком и с двумя насмерть перепуганными девками. Увидев добрую женщину, они повеселели, а когда узнали, что это жена нойона, осмелели и снова стали смеяться.
— Ладные девки, хоть и нерусские! — заводил глазами Горбун. Стал расхаживать возле них, поглядывать, как кот на сметану. — Мне бы такую в жены? — заискивающе взглянул на
— Сперва кабалу отслужи! — буркнул Иван. — Потом денег заработай да купи или на саблю добудь!
С весенними ветрами разлетелась по степи весть, что балаганцы дали ясак в Братский острог и хотят присягнуть царю всем племенем в полторы тысячи сильных мужчин. Понесли казакам соболей и другие роды, тянувшие с выплатой.
Едва потеплело, Похабов отправил в Братский острог вестового с грамоткой, писал Дмитрию Фирсову, что балаганцы требуют хорошо укрепить Осиновское зимовье.
ГЛАВА 14
По поверьям своего времени, бесноватые весенние щуки взломали хвостами лед на Ангаре. С грохотом, хрустом, треском сошел он вниз по реке, и вскрылась черная студеная вода. Еще с неделю она кружила редкие льдины с вмерзшей содранной с берегов землей. Вокруг них косяками держались утки, выклевывая корм. В зимовье на Осиновском острове в те дни казаки питались утятиной и рыбой.
Гостей в эту пору не ждали, и вдруг караульный заметил в низовьях реки струг. Полтора десятка казаков легко тянули его против течения. Похабов опоясался саблей и вышел на песчаную косу в нижней части острова. Широко расставив ноги, упершись руками в бока, с важностью служилого человека стал поджидать гостей.
Вскоре разглядел он, что шли свои, казаки Братского острога. За версту узнал непоседливого приказного Дмитрия Фирсова. Добрый вырос казак, но не мог степенно стоять на одном месте и минуты, как горячий конь все перебирал ногами и вертелся без всякой надобности.
Наконец струг переправился на остров. Приказный выскочил на сушу, поклонился сыну боярскому, стал с горячностью величать его:
— Помог ты мне, Иван Иваныч! Облегчил службу. Дай бог тебе здоровья!
Похабов, польщенный незабытым добром, огладил бороду, понимая, что Митька прибыл сюда в эту пору не для того, чтобы сказать приветные слова, видать, есть дела важней. Сын боярский велел Сувору с Горбуном затопить баню и повел гостей в зимовье. Он не спешил выпытывать Фирсова, что за дела привели братских казаков на Осу.
После бани за столом молодой приказчик заговорил о деле:
— Получил я твою грамотку, где писал ты, что балаганцы требуют поставить острог больше красноярского. Наш воевода, Афанасий Филиппович, обо всем об том думал еще в прошлом году и наказал мне присмотреть место, чтобы построить новый острог.
При упоминании о Пашкове Похабов нахмурился, но ругать воеводу не стал. Осиновские казаки примолкли, внимательно прислушиваясь к разговору. Они ждали перемены, никакая работа им на ум не шла, а тут уловили намек на новые тяжкие труды.
Дмитрий Фирсов окинул их взглядом
— Мы пришли высмотреть место!
— Если уж ставить новый острог, то на другом берегу! — подсказал Похабов, и его казаки загалдели:
— За дровами эвон куда ходим… Все повырубили.
На другой день молодой неугомонный енисейский приказный поплыл с казаками на левый берег Ангары. Похабов дал ему в помощь всех своих казаков и бездельничавших дворовых. Напасть на остров в эту пору могли только оголодавшие промышленные неудачливой ватажки: братским и тунгусским народам по весне не до войн и нападений, все заняты скотом и перекочевками.
Икирежского аманата Похабов отпустил за выкуп еще зимой. Теперь он остался на острове с Савиной да двумя девками-ясырками.
Прошла неделя. К субботе вместе с Фирсовым приплыло десять казаков для бани. Дмитрий хвастал, что выбрал место благое для пашни и выпасов, на равнине между двух притоков. Лес был неблизко от реки, рубили его в верховьях притоков и сплавляли вниз плотами.
Казаки попарились, попили квасу и отправились обратно. А через день на правом берегу Ангары показалось два струга. Их тянули бечевником два десятка служилых. Люди шли явно свои, но Похабова насторожило, что некоторые из них несли на плечах ружья, хотя на равнинном берегу кустарник был редок, степь просматривалась далеко.
Сын боярский перепоясался саблей, сунул за кушак заряженный пистоль, велел Савине с девками запереться в зимовье, а сам вышел на песчаную косу, встал на виду у приближавшегося отряда.
Струги переправились на остров. Один, заскрежетав песком и галечником, выполз на берег смоленым носом. Другой оставался на плаву, удерживаемый против течения шестами и веслами. Со струга соскочил молодой кормщик в козловых сапогах выше колен, добротном суконном кафтане и собольей шапке. Лицо его показалось Похабову знакомым.
— Здорово живешь, дед! — вскрикнул с принужденным весельем в голосе и жестко блеснул глазами.
— Слава богу! — отчужденно ответил сын боярский и спросил: — А ты чей будешь? Не встречались, а лицо вроде знакомое.
— Бунаков я, Кирюха! Красноярский пятидесятник.
— Вон кто! — степенно повел глазами Иван. — Не Петра ли томского сын?
— Брата его, Ильи!
— Знаю вашу породу! — повеселел Похабов. — Сказывали, отец в опале после томского бунта?
— Ничего, отбрехался! — беспечально ответил молодой пятидесятник, снисходительно усмехнулся, поджидая, когда старик наговорится о пустяках. Глаза его сузились, блеснули злей и пронзительней.
— А кто на другом берегу острог ставит? — спросил резко.
— Наши, енисейцы, и ставят по указу воеводы, — прищурился Похабов и съязвил: — У вас, говорят, острожины в три сажени, а у нас, — кивнул на свой тын, — заплот. Оттого, наверное, вы на Оке наших ясачных грабите?
— Отчего ваших-то? — вскрикнул пятидесятник. — Наши, с Уды, изменили и бежали на Оку. Я с братаном Андрейкой гнался за ними. А ваши, Братского острога годовалыцики, давай по нам палить сдуру!
— Это плохо, когда в своих стреляют! — согласился Похабов.