Великолепные Эмберсоны
Шрифт:
– Какой "паренек"?
– Паренек Морган, - засмеялся Джордж.
– Чесслово, теть Фанни, я ничуть не удивлюсь, если на днях ему захочется переговорить со мной, чтоб сказать, что его намерения благородны, и попросить разрешения ухаживать за тобой. И что мне ему ответить?
Фанни разрыдалась.
– Господи!
– воскликнул Джордж.
– Это ж только шутка. Я не хотел...
– Отстань, - безжизненно сказала она и, задыхаясь от рыданий, встала и начала убирать со стола.
– Ну, теть Фанни...
– Просто отстань.
– Я ж плохого не хотел,
– Джордж растерялся.
– Я ж не знал, что тебя это так ранит.
– Шел бы ты спать, - уныло сказала она, не переставая плакать и прибираться.
– Ладно тебе, поживем - увидим, - настаивал он.
– А со стола завтра уберет прислуга.
– Нет.
– Почему нет?
– Отстань.
– О господи!
– простонал Джордж, направляясь к двери. Там он обернулся: - Слушай, тетя Фанни, зря ты всю эту уборку затеяла. Зачем нам дворецкий и три горничные, если...
– Просто уйди.
Он послушался, но даже на лестнице до него доносилось жалкое завывание из столовой.
– Вот ведь!
– проворчал он, заходя к себе и думая, как сложно жить с человеком, настолько остро реагирующим на невинные шутки. Тихонько насвистывая себе под нос, он подошел к окну и посмотрел на темную громадину особняка деда. Наверху горел свет; наверно, только что прибывший дядя разговаривал там с Майором.
Джордж перевел взгляд на газон и заметил что-то непонятное, не виденное им прежде. Кажется, это были бесформенные кучи земли, но, не придав этому значения, он подумал, что что-то не так с канализацией или водопроводными трубами, поэтому всё и раскопали. Он надеялся, что ремонт долго не продлится, он же терпеть не может, когда ямы и грязь обезображивают лужайку, пусть и временно. Особо не тревожась, он задернул шторы, зевнул и начал раздеваться, оставив все вопросы до утра.
Но утром он совершенно забыл об этом и отдернул занавески, впуская в комнату свет, ни разу не взглянув вниз. Одевшись, он случайно подошел к окну и скользнул взглядом по двору. Его словно стукнуло током, и от негодования он проревел что-то невнятное. Выбежав из комнаты и скачками преодолев лестницу, он вырвался на крыльцо и поближе рассмотрел раскуроченный газон, выпаливая ругательства в безоблачное летнее небо, которому, впрочем, было всё равно. Между особняками мамы и деда выкопали котлованы под фундаменты для пяти новых домов в нескольких футах друг от друга. Их уже обкладывали, и весь газон был в поддонах с кирпичом, штабелях бревен, кучах песка и емкостях с раствором.
Было воскресенье, но рабочих, виновных в безобразиях, это не останавливало, а появление Джорджа даже позабавило их. Разъяренный оратор всё не прекращал монолог, и с одной из площадок к нему вышел джентльмен в комбинезоне и одарил внимательным взглядом.
– Легче не стало, племянничек?
– с интересом спросил он.
– В детстве ты словечек, гляжу, поднахватался - давненько я их не слышал, думал, они успели устареть.
– А кто бы не ругался?
– спросил разгневанный Джордж.
– Черт побери, о чем дед думает, допуская такое?
– По моему личному мнению, - спокойно ответил Эмберсон, - он
– Господи, других способов повысить доходность нет что ли?
– Господи, сам не видишь, что нет?
– Это отвратительно! Это же чертова деградация! Это преступление!
– Не знаю, что в этом преступного, - сказал дядя, перешагивая через валяющиеся доски и подходя поближе.
– Хотя такое решение может оказаться ошибочным. Твоя мама попросила не говорить тебе до приезда, боясь испортить праздник в университете. Так не хотела расстраивать тебя.
– Расстраивать! О господи, надо думать, что я расстроюсь. Он впадает в детство. Как ты-то допустил такое, тысяча ч...
– Пусть лучше будет тысяча ангелов, Джордж, всё-таки воскресенье. Ну, лично я думаю, что решение ошибочно.
– А я про что?
– Да, - сказал он.
– Лично я хотел, чтобы вместо этих домов здесь стоял один многоквартирный дом.
– Многоквартирный дом! Здесь?
– Да, я хотел сделать так.
Джордж в отчаянии сомкнул руки в замок.
– Многоквартирный дом! О господи!
– Не переживай! Твой дедушка меня не послушал, но однажды он пожалеет об этом. Ему кажется, что люди не захотят жить в жалких квартирках, если смогут получить целый дом с газоном и задним двором. Говорит, многоквартирные дома в этом городе не приживутся, клянется, что это просто мода и они опустеют, как только перестанут быть в диковинку. Поэтому наотрез отказался строить такой.
– Старик становится жадным?
– Это едва ли! Сам знаешь, сколько он отдал Сидни и Амелии!
– Я, конечно, не говорю, что он скряга, - сказал Джордж.
– Бог свидетель, сколько он дает маме и мне, но почему он просто не продал что-то или не придумал чего-то в этом роде?
– Кстати, - холодно ответил Эмберсон, - по-моему, он время от времени кое-что распродает.
– Господи, это-то зачем?
– воскликнул Джордж.
– Чтобы получить наличность, - тихо сказал дядя.
– Как я понимаю.
– Ты ведь шутишь... или пытаешься пошутить!
– Лучше думай так., - примирительным тоном сказал Эмберсон.
– Воспринимай всё как шутку... а пока, если ты не позавтракал...
– Нет.
– Тогда иди домой и поешь.
– Он замолчал и серьезно добавил: - И на твоем месте я бы дедушке ни о чем таком не заикался.
– Я и не собирался с ним об этом говорить, - ответил Джордж.
– Он мой дед, и я хочу оставаться вежливым, но сомневаюсь, что смогу, если речь зайдет о таком!
И горестно взмахнув рукой, просто показывая, что слишком быстро после счастливых лет в колледже ощутил всю трагедию жизни, Джордж повернулся и печально побрел в дом завтракать.
Дядя, склонив голову вбок, проводил его взглядом, не лишенным сочувствия, и вновь спустился на строительную площадку, с которой пришел. Будучи философом, он не удивился, когда во второй половине дня, во время поездки в старой карете с Майором, они встретили Джорджа, гонящего Пенденниса во весь опор и несущегося в своей двухместной коляске с Люси.