"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
Дочь, после обеда, ускакала в лабораторию. Жанна и Юджиния заперлись на кухне, они хотели испечь рождественский кекс, для семьи Кроу. Сыновья занимались, а Марта и Питер уселись на террасе, с газетами. Осень была теплой, тихой. Марта заметила паутинку, над зеленой травой.
– Мальчик до России доберется когда-нибудь, - нежно подумала она, - с кузенами своими познакомится..., - муж шуршал листами The Times:
– Насчет фамилии Грегори, это его светлость сглупил. После обеда я с Джоном поговорю, наедине. Питер взял папиросу из серебряной шкатулки: «Мы все взрослые люди. Сойдемся на чем-нибудь, -заключил
Люси спустилась в подвал и щелкнула рычажком лампы Суона. Коридор остался темным. Она хмыкнула: «Очень ненадежная технология. Чуть ли не каждую неделю надо лампы менять». Девочка прислушалась. За железной дверью успокаивающе гудел генератор.
– На лестнице свет есть, - вспомнила Люси, - это лампочка.
Девочка меняла их, много раз. В кладовке стояли деревянные ящики с эмблемой самого изобретателя. Мистер Суон лично надзирал за электрификацией особняка Кроу. Люси принесла лампу и деревянную стремянку. Подобрав подол короткого, по щиколотку, серого платья, она ловко взобралась наверх и вкрутила в медный патрон новую лампочку. Ничего не произошло.
Провода шли под полом, и в стенах. Люси вздохнула, глядя на дверь лаборатории:
– Мне надо заняться реакциями, о которых пишет мистер Берцелиус..., Пока светло, ничего страшного. Завтра или послезавтра возьму инструменты и проверю. Наверное, что-то с проводами не в порядке.
Она убрала стремянку. Надев холщовый, лабораторный халат, Люси зажгла спиртовку.
Федору Петровичу, неожиданно, понравилось ходить в Британский музей.
Делать ему все равно, особо, было нечего. Он жил в респектабельном пансионе в Блумсбери, под надежными, немецкими документами. Паспорт был поддельным, но очень хорошего качества. Федор получил его в Берлине, у тамошнего резидента. В бумагах он значился коммерсантом. Он долго и со вкусом завтракал. В пансионе подавали овсянку, яйца, отличные сосиски и крепкий чай. Потом Воронцов-Вельяминов шел гулять по улицам, в музей, или в универсальные магазины. После своего визита на Ганновер-сквер Федор получил записку от пана Вилкаса, в которой ему запрещалось приближаться к Мэйферу.
– Не ставьте своим безрассудным поведением под угрозу всю операцию, - прочитал Федор, - держите себя в руках.
Он выругался, скомкал бумагу и сжег ее в пепельнице. Понятно было, что нельзя и думать о том, чтобы послать весточку бывшей жене. Федор покинул Санкт-Петербург два месяца назад. Он увидел невестку на вокзале Юстон, а следующей ночью проснулся от легкого, ласкового шепота: «Отто, мой милый Отто, ложитесь, ложитесь, вы устали..., Я все сама сделаю..., - у нее были нежные губы, она цепко держала его за руку, от бронзовых волос пахло жасмином. Он закрыл глаза и позволил себе застонать, так это было хорошо.
Федор умылся. Разглядывая в свете шипящего, газового светильника свое лицо, он мрачно сказал:
– Видит Бог, вернусь домой с Любашей, выгоню Веру на все четыре стороны и женюсь на какой-нибудь молоденькой девушке. Любаша обрадуется братьям и сестрам, и мальчики тоже. Мне едва за пятьдесят, я еще юноша, - он пригладил коротко стриженые, рыжие волосы. Седины у Федора не появилось, только вокруг глаз залегли легкие, но красивые морщины. Он не растолстел, как многие
– Я еще тридцать лет проживу, - подмигнул себе Федор, - не меньше. Жаль, что дальше по служебной лестнице мне не продвинуться. Хотя, может быть, войду в Государственный Совет, стану председателем Департамента Законов..., - он вернулся в постель. Засыпая, Федор напомнил себе, что надо отремонтировать квартиру на Пантелеймоновской.
– Мальчикам невест найду - Федор зевнул, - хороших, дворянских родов, с приданым. Любашу отдам в Смольный институт, хотя бы на два-три года..., Она может стать фрейлиной, она моя дочь.
Федор был уверен, что девочка его поймет. Воронцов-Вельяминов говорил себе, что в Париже дочь была еще ребенком. Змея, волчица, так он называл невестку, настроила Любашу против него. Сейчас дочери исполнилось четырнадцать. Он хотел объяснить девочке, что мать все это время ее обманывала, скрывала от нее родного отца.
– Этот Кроу ей никто, - зло бормотал Федор, - Любаша на него не похожа. Она мать напоминает..., -Федор вспоминал прозрачные, зеленые глаза невестки:
– Любаша не такая. У Марты нет чувств, нет совести, она играет с людьми, как с куклами. Со мной, например. Любаша добрая девочка, я уверен. Мы с ней поедем на богомолье, в Оптину пустынь..., Она быстро выучит русский язык.
Федор покупал на Чаринг-Кросс немецкие газеты.
Русские были бы подозрительны, да и достать их в Лондоне можно было только в Уайтчепеле. На востоке Федору делать было нечего, однако он предполагал, что именно в Ист-Энде обосновался пан Вилкас со своими людьми. Каждый день ему, под дверь номера, подсовывали записку. Он узнал, что бывшая жена, с дочерью, в среду возвращается в Париж, узнал, что его светлость в городе. Федор усмехнулся, выбрасывая бумагу в Темзу: «Недолго им жить осталось».
Русские газеты можно было взять в библиотеке Британского музея, но Федору в читальне появляться было нельзя.
– Не надо рисковать, ваше превосходительство, - попросил его один из лондонских резидентов, - там радикал на радикале. Эмигранты здесь живут легально, пишут подметные статьи в газеты, - мужчина презрительно сплюнул на мостовую, - но, я уверен, они связаны с террористами. С волками, - со значением добавил резидент: «У них может быть ваше описание, а ваша жизнь нужна России».
Федор подозревал, что пан Вилкас как раз и руководит волками, но вслух этого, разумеется, говорить не стал. Вместо этого он передал резидентам список кличек:
– Примет, к сожалению, у нас нет. Это некоторые участники подпольных сборищ радикалов в столице. Какой-то Инженер, - Федор поморщился, - Техник, некая Кассандра...
– Пророчица, - хохотнул один из мужчин и осекся, увидев холодный взгляд Федора Петровича: «Они могут оказаться здесь, - Воронцов-Вельяминов, сидел за обедом в скромном, французском ресторане в Сохо, - будьте внимательны». Он просмотрел счет на фирменном бланке. Готовили в «Бретани» отменно. Федор оставил десять процентов на чай и убрал бумагу в свое портмоне крокодиловой кожи.