"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
— Бабушка рассказывала, он маму с собой звал, туда, в Европу, как узнал, что дитя у нее будет, но мама побоялась. Потом он приезжал, соседи говорили, но бабушка тогда на севере танцевала, в Джайпуре, для махараджи тамошнего, и меня с собой взяла. Так он нас и не нашел. Карие глаза у него были, — Анушка улыбнулась, — а у мамы моей, — синие, вот у меня такие странные и получились.
— Очень красивые, как море в шторм, — тихо сказал Джованни. «Очень красивые, Анушка».
— У вас тоже, — вдруг, сказала она, тряхнув каштановыми, распущенными волосами. Она подперла подбородок кулачком и добавила, улыбаясь: «Я, когда вас увидела, то обомлела — я и не знала, что бывают такие красивые мужчины».
Джованни вдруг вспомнил Марию и рассмеялся.
— Что? — обиженно спросила женщина.
Он протянул руку через стол, и взял ее пальцы, — маленькие, изящные, с отполированными ногтями, расписанные хной. «Ничего, — он приложил их к щеке, — ничего, Анушка, я просто из Рима, у нас там все такие».
Женщина почувствовала, как отчаянно, громко бьется ее сердце, и, помолчав, спросила:
«Хотите кальян? У меня и табак, и гашиш есть».
— Табак, — решительно сказал Джованни. «Потому что я хочу запомнить все, что будет дальше, Анушка, — все, до последнего мгновения».
Она покраснела — до белых, нежных, прикрытых изумрудным ожерельем, ключиц, и сказала:
«Сейчас принесу».
В стеклянной колбе булькала вода, тонко пахло розами, и Джованни сказал, смотря на то, как она выдыхает дым: «Я тоже хочу попробовать, только вы слишком далеко сидите».
— Я могу подвинуться, — она помолчала и рассмеялась: «Это португальцы ваши сюда табак привезли, говорят, Великому Моголу очень нравится. Держите, — Анушка протянула ему наконечник слоновой кости.
— Все равно далеко, — Джованни смотрел прямо на нее. «Неудобно».
Анушка одним быстрым, легким движением оказалась у него на коленях, и, смеясь, спросила: «А вот так? Удобно?»
— Ну, наконец-то, — проворчал Джованни и, устроив ее, как следует, сказал: «Вот теперь хорошо. А сейчас я буду курить, целовать тебя, а ты сиди, и ничего не делай».
Анушка скинула сандалии, и, прижавшись головой к его плечу, поинтересовалась: «И долго ты будешь курить?».
«Я двадцать три года терпел, — смешливо подумал Джованни, — ничего, потерплю еще немного».
— Узнаешь, — сказал он, и, проведя губами по ее шее, затянувшись, вдохнув запах лотоса и роз, — закрыл глаза.
В маленькой, полутемной комнате, — ставни были закрыты, только один, тонкий луч закатного солнца лежал на каменном полу, — пахло цветами.
— Двадцать три года, — недоверчиво протянула Анушка, нежась в его руках. «Я смотрю, ты ничего не забыл».
— Такое не забывают, — Джованни поцеловал белую шею: «Я очень любил одну женщину, она умерла, ну, и потом, много всего разного было — в общем, пришлось принять сан. А с тех пор, — он рассмеялся, не в силах оторваться от ее мягкой кожи, — сама понимаешь, нам это запрещено. Не то, — он поднял бровь, — чтобы мне это было важно, но я так и не встретил за все это время ту, ради которой хотелось наплевать на запреты.
— А сейчас? — она повернулась и дерзко, закусив губу, посмотрела ему прямо в глаза.
Джованни взял в руки тяжелую грудь, и, полюбовавшись, поцеловав темные, большие соски, рассмеялся: «А сейчас встретил, и, мне кажется, ты это видишь и чувствуешь».
— Вижу, — согласилась Анушка, бросив взгляд вниз. Маленькая, нежная ладонь легла на его тело, и Джованни, сдерживаясь, чуть застонал. «И чувствую, — она улыбнулась, — боюсь, тут и двух рук не хватит, чтобы это удержать».
Джованни уложил ее на бок, и, приникнув к уху, сказал: «Не надо ничего удерживать, потому что я хочу еще кое-что вспомнить. Ну, не торопясь, конечно, обстоятельно».
Потом она лежала, тяжело дыша, целуя его пальцы, и Джованни, помолчав, спросил: «А если я предложу тебе уехать со мной? Я давно хотел, — он поморщился, — покончить со всем этим, надоела мне церковь. Не побоишься?»
Анушка, опираясь на локоть, рассмеялась: «Да за тобой любая на край света босиком пойдет, зачем спрашивать?». Она поцеловала Джованни, — долго, глубоко, и добавила: «Куда угодно, милый».
Майкл прижался к стене дома, — окно спальни выходило в сад, было тихо, город заливал огненный, расплавленного золота, закат. В узкую щель он видел только смуглую, мускулистую спину мужчины, лежащего на низкой, широкой, с разбросанными шелковыми подушками кровати, его темные, с проседью волосы, и ее голову — каштановую, растрепанную. Он напряг слух — но эти двое говорили шепотом.
— Потанцуй мне, — едва слышно попросил Джованни, так и не выпуская ее из объятий.
«Пожалуйста, Анушка».
Она высвободилась — одним легким, быстрым движением, браслеты зазвенели, и женщина, оказавшись в центре комнаты, откинув голову, так, что каштановые волосы упали на спину, запела. Крохотная ступня уперлась в пол, руки изогнулись, — и она стала танцевать, сначала только маленькими, изящными пальцами, лукаво смотря на него.
Терпеть это, — подумал Джованни, — было все равно, что умирать самой сладкой, самой лучшей смертью. Белые плечи мерцали в темноте, полная, большая грудь едва колыхалась, чуть двигались широкие бедра, и, она, — Джованни сам и не понял, как это случилось, — оказавшись рядом, приподняв изящную ногу, поставила ее на край постели.
— Вот так, — сказал он, припав губами к ее телу. «Вот так и стой, пожалуйста»
— Я не смогу долго, — смешливо прошептала она, и тут же застонала, раздвигая ноги еще шире. «Да! — шепнула Анушка, гладя его волосы. «Да, любимый!»
Он не видел лица мужчины, слыша только его голос — тихий, наполненный страстью, молящий. Анушка закричала, и, оказавшись на постели, наклонившись над ним, закрыла их обоих своими длинными, распущенными волосами. Мужчина что-то делал, — так, что она, задрожав всем телом, измучено сказала: «Еще, еще, прошу тебя!»
Потом она опять закричала, кусая губы, вцепившись пальцами в плечи мужчины, и Майкл ушел — так и не узнав его имя.
Джованни поцеловал ее куда-то пониже талии, туда, где все было жарким и мягким, и улыбнулся, — она, ловко покрутив задом, прижалась к нему. Он услышал смешок и строго сказал: «Вот сейчас тебе мало не покажется, дорогая моя!».
— Обещания, — притворно вздохнула Анушка и тут же томно сказала: «Да, да, вот так очень хорошо!»
— Не сомневаюсь, — пробормотал Джованни, ощущая тяжесть ее груди у себя в руках, пробуя ее на вкус — она, казалось, вся пахла свежестью. Анушка глубоко вздохнула, ощутив его в себе, и, прошептала, уткнувшись лицом в подушку, рассыпав вокруг мягкие волосы: «Хочу, чтобы это длилось вечно».