"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
— Ты же знаешь, — удивился Джованни, тоже натянув поводья.
— Нет, — Хосе спешился и привязал лошадь к дереву. «Правду. Мне там, — он указал на горы, — наставник рассчитал гороскоп».
Джованни закатил глаза: «Вот уж не думал, что ты в такое веришь! Ты же ученый!
— Верю, не верю, — пробормотал Хосе, — а все равно, — расскажи.
Джованни тяжело вздохнул, и, устроившись под пальмой, сказал: «Ну, садись».
Мальчик слушал, а, в конце, обхватив колени руками, смотря куда-то вдаль, спросил:
«Значит, у меня есть бабушка, и дедушка?».
— Были, — Джованни помолчал. «Ты не забывай, много времени прошло. Ты вот что, — теперь я тебе кое-что еще расскажу».
Он говорил и смотрел на лицо мальчика — тот смотрел на него, чуть улыбаясь, и в темных, красивых, отцовских глазах Джованни не видел ничего, кроме любви.
Когда он, наконец, замолчал, Хосе, поднял какую-то палочку. Повертев ее в руках, размахнувшись, бросив ее в озеро, он решительно сказал: «Так. Ну, вот приедем в Лондон, я к ним и пойду. С тобой, разумеется».
— И тебя больше ничего не смущает? — Джованни удивленно поднял бровь.
— Папа, — нежно ответил Хосе, — ты же мужчина. Нестарый еще. Я тебе, как врач, могу сказать, — все эти ваши обеты вредны для здоровья. Давай, поехали, я хочу познакомиться с твоей женой. И обещай, папа, что у меня будут братья и сестры.
— Будут, — усмехнулся Джованни. «Только при условии, что у меня будут внуки».
— Ну, — Хосе ловко вскочил в седло, — мне двадцати еще не было, не торопи меня, папа». Он рассмеялся и вдруг посерьезнел: «Значит, я наполовину еврей?».
— Да, — кивнул Джованни, трогая с места лошадь.
— Опять учиться, — ухмыльнулся Хосе, и, увидев взгляд отца, торопливо добавил: «Надеюсь, ты согласен».
— Ну как я могу быть против, — ласково ответил Джованни и они стали спускаться по извилистой дороге вниз, к океану.
Анушка поправила шаль и сказала, презрительно глядя в бесцветные глаза отца Фернандо:
«Я не понимаю, почему я здесь? Я хорошая христианка, хожу на все службы, исповедуюсь, и семья у меня вся — тоже христиане».
Глава трибунала посмотрел на пылающие щеки женщины и тихо сказал: «Я уж не буду говорить, чем вы себе на жизнь зарабатываете…
— Мария Магдалина, — дерзко ответила женщина, — тем же промышляла, вы бы и ее сюда вызвали?
Она обвела глазами беленую комнату, — широко распахнутые окна выходили на океан, чуть шелестели пальмы, и Анушка всем телом почувствовала тоску по нему. «Скорей бы приехал, скорей бы увез меня, — женщина встала, зазвенев браслетами, и добавила: «Так что если у вас ко мне больше нет вопросов…
— Сядьте, — тихо, зловеще посоветовал, глава трибунала и кивнул солдату, что стоял у двери.
Анушка брезгливо сбросила его руку с плеча, и требовательно сказала: «Ну, что еще?»
— У вас был гость, — сладко улыбаясь, процедил отец Фернандо. «Позавчера, после обедни.
Священник. Кто это?»
— Не было у меня никаких гостей, — женщина вскинула круглый подбородок, и отец Фернандо подумал: «Глаза-то, какие — неровен, час, обрежешься».
— Скажите, — ласково попросил он. «Скажите, сеньора Анита, и мы вас сразу отпустим.
Танцуйте себе и дальше на здоровье. Он ведь вам заплатил, не так ли?»
— Не было у меня никаких гостей, — раздельно, громко, внятно, произнесла женщина, и опять поднялась.
— Ну что ж, — грустно сказал отец Фернандо, сомкнув кончики пальцев, — придется нам с вами прогуляться в подвал, сеньора Анита. А ведь так не хотелось.
Она плыла. Анушка вспомнила, как еще совсем маленькой девочкой бабушка брала ее с собой на океан, и она плескалась в прибое. Однажды ее накрыла волна, и, повертев, покрутив, чуть не утащила с собой. Тогда она почувствовала сильные руки бабушки, и, заплакав, оказавшись у нее в объятьях, выплюнула из горла морскую воду.
— Вынимайте, — услышала она холодный голос сверху.
Шелковую, мокрую тряпку, вытащили изо рта, и Анушка, повернув голову — ноги и руки были связаны, ощутила, как из нее рвется поток воды. Отец Фернандо поморщился и отступил.
— Ну, так кто это был? — спросил он, глядя на растянутый чугунными зубцами рот женщины.
«А то мы сейчас опять вставим воронку, сеньора. И колодки уже готовы, вы же знаете, кровь нам проливать нельзя, а вам, — он бросил взгляд на крохотные, расписанные хной ступни, — ваши ноги дороги, да? Вряд ли вы после колодок сможете ходить, а уж тем более — танцевать».
Она что-то промычала, и отец Фернандо, улыбаясь, достал зубцы и наклонился к ее губам:
«Я вас слушаю». Женщина плюнула ему в лицо и закрыла глаза.
— Давайте тряпку и воронку, — зло приказал инквизитор, засовывая зубцы на место. «И принесите еще пару ведер воды, мне все равно, если у нее там внутри все разорвется, она мне скажет, кто это был».
Анушка почувствовала воду, — холодную, неумолимую, быструю, — внутри себя, и подумала:
«Я же всегда боялась боли». Перед ней были темные, счастливые глаза Джованни, и она улыбнулась: «Надо, чтобы жил. Бабушку только жалко. Ну, прощайте, милые».
Она глубоко, напрягшись, вздохнула, и ощутила, как шелк проскальзывает дальше, совсем глубоко. А потом не было ничего, кроме свежего запаха лотоса. Она танцевала, и Джованни смотрел на нее, — как тогда, вечером, в ее маленькой комнате. Анушка оказалась в его руках и ответила на его поцелуй, — сильно, так, что у нее перехватило дыхание, — навсегда.
Отец Фернандо вынул щипцами тряпку и с отвращением посмотрел на закатившиеся глаза женщины. «Так бывает, — пожал плечами второй инквизитор. «Слишком далеко затолкнули, она и задохнулась».