Венецианский аспид
Шрифт:
– Все, заныриваю и начинаю убивать, – сказал я Кассио. – А если я паду, пусть все каналы покраснеют от их крови, а город сотрясется от плача их вдов и сирот.
– Либо, – сказал офицер, – если уберешь этот свой ножик, можно будет опереться на меня, и мы пойдем за ними к дожу, как распорядился Отелло.
– Либо так, – согласился я. – Так тоже можно, если предпочитаете хлюздить. Но если мне выпадет остановиться и стошнить, с убийствами и вдовами продолжайте без меня.
Когда мы достигли дворца, половина толпы Брабанцио разбрелась – они осознали, что мавра на месте вешать не будут, а с ними идут полдюжины до зубов вооруженных солдат и один шут со слабым желудком и колчаном кинжалов, а эта публика предпочтет видеть мавра неповешенным.
Мы вступили в главную залу дожева дворца. Сам дож сидел на подиуме в центре Совета шести. Одно кресло не занято – Брабанцио.
– Отелло доблестный, – промолвил дож, вставая и раскрывая объятья мавру. – Сейчас должны мы употребить вас в дело против [90] генуэзцев, покушающихся на Корсику. – После этого дож заметил Брабанцио – тот ворвался в залу в развевающейся мантии, грохоча посохом своим по плитам пола, точно рассчитывал, что земля тотчас разверзнется и спустит на мавра всю ярость Венеции. – А, вот и вы, Брабанцио, – проговорил правитель. – Мне отрадно вас видеть [91] . Нам этой ночью совет и помощь ваша будут кстати [92] .
90
«Отелло», акт I, сц. 3, пер. П. Вейнберга.
91
Там же, пер. О. Сороки.
92
Там же, пер. Б. Лейтина.
– А ваши – мне [93] . Скорбь душевная моя бежит таким потоком неудержным, что скорби все другие поглощает, не становясь слабее ни на миг [94] .
– Но что случилось? [95] – спросил дож.
– Моя дочь! О моя дочь!
– Скончалась? [96]
– Профура, – ответил я. – Хоть аппетитна и небесталанна, это как пить дать.
– И вовсе нет! – возмутился Брабанцио. – Похищена, испорчена она волшбой и снадобьями знахарей [97] .
93
Там же, пер. М. Лозинского.
94
Там же, пер. П. Вейнберга.
95
Там же, пер. Б. Пастернака.
96
Обе реплики – там же, пер. М. Морозова.
97
Там же, пер. А. Радловой.
– Профурсетка, – уступил я.
– Фортунато, а ты какое отношенье к этому имеешь? – спросил дож.
– Я говорю за мавра, – ответил я.
– Ничего подобного, – сказал мавр.
– Что можете вы отвечать на это? [98] – спросил Отелло дож.
Мавр повернулся ко всему собранию:
– Почтенные, вельможные синьоры, достойнейшие господа мои! [99] Что я у старца этого взял дочь, то правда. Правда, я на ней женился [100] .
98
Там же, пер. П. Вейнберга.
99
Там же, пер. О. Сороки.
100
Там же, пер. М. Лозинского.
– Так и есть, – подтвердил я. – Я свидетельствовал церемонии.
– Да ни за что! – вскричал Брабанцио. – Девушка, такая робкая, столь тихая и спокойная, что собственные душевные порывы заставляли ее краснеть от стыда, – и чтоб она, наперекор природе, возрасту, отечеству, молве, наперекор всему, влюбилась в то, на что боялась смотреть. Лишь больной и несовершенный разум может утверждать, что совершенство может до такой степени заблуждаться наперекор всем законам природы. Разум вынужден здесь искать лукавых козней ада, чтобы найти объяснение. Я поэтому снова утверждаю, что он действовал на нее снадобьями, воспламеняющими кровь, или напитком, заговоренным с этой же целью [101] .
101
Там же, пер. М. Морозова.
– Или до охуения громадною елдой! – предложил свою версию Кукан, коего я все ж достал, выходя от Отелло.
Дож произнес:
– Ну, обвинять, не предъявив улик, немного стоит. А вы, помимо шатких рассуждений, не привели нам ничего, синьор [102] .
– Нет-нет, я сам видал, – вмешался я. – Из-под халата выпросталась, чуть не зашибла песика квартирной хозяйки насмерть.
Тут поднялся и заговорил другой сенатор:
– Скажите нам, Отелло, запретным и насильственным путем вы душу отравили юной девы иль просьбами ее завоевали, склонивши сердце к сердцу? [103]
102
Там же, пер. Б. Лейтина.
103
Там же, пер. А. Радловой.
– Пошлите в Арсенал. Пускай она сама даст показанье [104] . Чтоб при отце она вам все сказала, и, если очернит она меня, пускай не только званья и доверья лишит меня ваш суд – на жизнь мою его обрушьте [105] .
– Послать за Дездемоной [106] , – распорядился дож.
Отелло кивнул Кассио, и тот отрядил горстку солдат за женой мавра.
– А до ее прихода я, как перед Богом, – произнес Отелло, – открою вам свои пороки крови и расскажу, как я девицу эту полюбил и как она в меня влюбилась. Ее отец любил меня и часто приглашал к себе, всегда расспрашивал меня он с интересом про все, что в моей жизни приключилось: про те опасности, которым я подвергся, про битвы и осады крепостей. Я начал с лет, когда я был мальчишкой, и свой рассказ довел до наших дней. Я говорил им о пугающих несчастьях, через которые прошел на суше и на море, как много раз я был на волосок от смерти, как был безжалостным врагом запродан в рабство и как сумел вернуть себе свободу. Они узнали про пещеры и пустыни, про скалы, что взмывают к небесам, про людоедов, что друг другу уши отгрызают, и про народы с головой пониже плеч. Ко мне садилась ближе Дездемона, чтоб из рассказа ничего не пропустить. И если даже по делам домашним порой случалось отлучиться ей, она скорей спешила возвратиться, чтоб жадным ухом все услышать. Я это видел и сумел добиться, что стала умолять меня она ей все подробно рассказать про то, про что пока она слыхала лишь в отрывках. Я дал согласие, и мой рассказ правдивый про все, что в юности пришлось мне пережить, ее нередко доводил до слез. Когда историю свою я завершил, ее ответом было море вздохов. Потом она сказала убежденно, как это странно все и как достойно это сожаленья. Как лучше б ей про то совсем не слышать и в то же время как бы ей хотелось, чтоб Бог ее создал таким мужчиной. Еще она сказала: если я имею друга, что в нее влюблен, то стоит только научить его, как излагать историю мою, и тотчас же она его полюбит. Как день, тогда мне стало ясно: она свою любовь мне отдала за то, что довелось мне пережить, а я от всей души ее люблю за эту силу состраданья. И только это колдовство я применил [107] .
104
Там же, пер. Б. Пастернака.
105
Там же, пер. Б. Лейтина.
106
Там же, пер. М. Лозинского.
107
Там же, пер. В. Рапопорта.
– Наверно, и мою пленил бы дочь такой рассказ, – задумчиво сказал дож. – Достойнейший Брабанцио, раз дела не поправить, примиритесь… [108]
– Что, правда? Дело в байках, а не в огромном елдаке? – И я посмотрел на собственный гульфик, чьи размеры в нынешних обстоятельствах казались несколько завышены. – Вот и она. – Я увидел, как в залу вплыла Дездемона. – Пускай сама даст показанья [109] .
Брабанцио подозвал ее мановеньем руки.
108
Там же, пер. М. Лозинского.
109
Там же, пер. В. Рапопорта.
– Дочь расскажет, шла ли она навстречу страсти мавра, и если шла, пусть я погибну раньше, чем стану укорять его. Скажи нам, кому из всех собравшихся должна ты повиноваться первому? [110]
– Отец мой благородный! – отвечала Дездемона. – Раздвоилась обязанность моя. Вы дали жизнь, взрастили вы меня и воспитали, и я обязана вас почитать, как дочери послушной подобает. Но вот мой муж, – и я повиноваться обязана ему, как мать моя повиновалась вам отца превыше. И в этом полагаю я свой долг пред мужем [111] .
110
Там же, пер. Б. Лейтина.
111
Там же, пер. О. Сороки.
Почти такую же речь я слышал и от Корделии – она сказала это своему отцу, чем привела в движенье полдюжины царств. От огня и страсти Дездемоны у меня комок к горлу подкатил.
– Стало быть, все правда. Ты вышла замуж за него?
– И по законам церкви и республики, и в сердце своем.
– Не может быть, чтоб по закону! – обратился Брабанцио к сенату. – Он не венецианец, а стало быть, по закону не может наследовать мое место в сенате. Он должен родиться в Венеции, иначе свадьба эта незаконна.