Венецианский аспид
Шрифт:
Князь воззрился на пергамент, а тот, отпущенный на волю, вновь свернулся в свою первоначальную форму.
– И все, значит? Прахом все пошло? [84]
– А теперь окончательно увенчайте случаем все мои надежды [85] , – промолвила Порция с нарочитым разочарованьем, а сама отвернулась и посмотрела в сад, чтобы скрыть ухмылку торжества.
Князь развернулся, взметнув полы одежд, и сошел с террасы. Свита гуськом потянулась следом.
84
Парафраз, там же, пер. И. Мандельштама.
85
Парафраз, там же, пер. П. Вейнберга.
– Спустить завесу [86] , Нерисса.
– Жестковато вы с ним как-то, нет? – промолвила служанка. – Три тысячи дукатов за пустую черепушку?
– Так же метки пусть будут все стрелки его расцветки [87] .
От главного входа в дом вновь донеслась роговая музыка [88] . Князь вышел на пристань.
– Бегу за ним сейчас же, – сказала Нерисса и кинулась к двери.
– Нерисса! Я запрещаю тебе строить ему глазки.
86
Там же, пер. Т. Щепкиной-Куперник.
87
Там же, пер. И. Мандельштама.
88
Там же, пер. И. Мандельштама и Т. Щепкиной-Куперник.
Служанка меж тем знала: едва Порция обретет объятья своего Бассанио, сама она окажется предоставлена себе. Слишком уж долго служила она мягкой и удобной подушкой для всех прихехешников обеих сестер Брабанцио (вроде Родриго, который, очевидно, съебался на Корсику, по-прежнему взыскуя Дездемоны), а к Бассанио свою более уступчивую служанку Порция бы нипочем и близко не подпустила. Нериссе самой эдакая подушка потребуется, когда назавтра Бассанио угадает нужный ларец. Одна из двадцати княжьих жен – вполне удобная подушка, судя по всему, на которой можно приземлиться.
– Какие, нахер, глазки, я просто хочу глянуть на этот его рог, возросший в самом близком соседстве со жгучим солнцем.
– Ты безнадежная прошмандовка, Нерисса.
– Неправда, надежды во мне хоть отбавляй.
Мы с Джессикой спустились с корабля по сходням, чуть не сопя в затылки Яго и Родриго. Я даже учуял дух предательства, исходивший от них.
Джессика уже научилась ходить, не покачивая бедрами, я же, напротив, семенил, как более подобает кроткой монашке – ибо так я и был одет, включая плат и вуаль. Только такой наряд удалось смастерить из одежды в котомке Джессики. Бороду я себе сбрил, а еврейское обмундирование меня бы выдало, поэтому вуаль оказалась необходимым аксессуаром моего одеянья. Между прокаженным и монахиней я выбрал последнее.
Мы прошли следом за двумя солдатами по порту, среди толкучки моряков и грузчиков, подтаскивавших к судам в гавани припасы. Почти весь генуэзский флот на подходах к Корсике разметало штормом. Отелло легко сумел обратить оставшихся на плаву в бегство и укрепил гавань, расставив на молу лучников, баллисты и катапульты в состоянии повышенной боеготовности.
Яго остановился посреди улицы и окликнул конного военного.
– Эгей, сержант, где мне найти генерала Отелло? Я привез ему вести из Венеции.
– Он в Цитадели, лейтенант, – ответил солдат, распознав звание Яго по гербовому щиту на рукояти кинжала. – А заместитель генерала капитан Кассио – так рядом, за углом. Хотите, приведу его к вам, и он доставит вас в генералу?
Конный отъехал, и минуту спустя из белого здания с лепниной через дорогу вышел Микеле Кассио. По раскаленным от солнца булыжникам мостовой высокие сапоги принесли его к Яго. Военные отдали друг другу честь. Кассио был выше ростом, моложе Яго, симпатичнее и ясней глазом – образцовый благородный солдат. Он прямо-таки весь лучился простодушием и открытостью души [89] , и я содрогнулся: пред Яго он стоял бесхитростно и незащищенно, а тот, вскинув исшрамленную бровь, улыбался и являл вращенье внутренних жерновов, перемалывающих козни и каверзы.
89
Парафраз реплики Яго, «Отелло», акт I, сц. 3, пер. Б. Пастернака.
– Добрый Яго, есть ли вести из Венеции? Город опять в осаде?
– Ничего серьезного, – ответил Яго. – Но совет поручил мне доставить сообщенье Отелло и госпоже его лично.
– Дездемона! – вздохнул Родриго, возводя тоскливый взгляд к облакам.
– И госпоже? – переспросил Кассио. – Стало быть, весть не о войне?
– Отелло сам вам сообщит, коль сочтет нужным, капитан, меня же связывает приказ.
– И то верно. – Кассио мотнул головой в сторону огромной крепости из оштукатуренного камня, высившейся над городом. – До Цитадели недалеко пешком. Я сам вас провожу. А за вещами вашими пришлю повозку.
– Прошу прощенья, добрый капитан, – вмешалась Джессика, напустив на себя свой лучший мальчишечий тон. – Не могли б уделить толику времени и перемолвиться словом вот с этой святой сестрой милосердия?
Я отступил к краю пристани и остановился у огромного кнехтового столба. Пристально рассматривая гавань, я не глядел ни на суда, ни на птиц, кувыркавшихся над водой, – я искал глазами тень под бирюзовыми водами. И там, футах в трехстах от берега, она и была. Я закрыл глаза и присмотрелся к голубым узорам ее мыслей, но не увидел их. «Пощади этого. Оставь его с головой, – подумал я. – Этого не трогай». Слышит ли она меня? Ради Кассио я надеялся, что да.
– Слушаю вас, сестра, – произнес Кассио, подойдя ко мне сзади.
– Ведите себя так, будто все идет по плану. Яго не должен заметить вашей реакции. Я лишь прошу у вас убежища для себя и мальчика, – сказал я своим собственным голосом, никак его не пряча.
– Что?
Я отошел от края пристани так, чтоб только Кассио увидел мое лицо, после чего поднял вуаль, подмигнул, ухмыльнулся и прижал к губам палец.
– Вы меня знаете, – промолвил я. – Я шут Карман.
– Ты защищал Отелло перед советом.
– И здесь я для того, чтоб мавру вновь помочь. Мне нужно его увидеть, но жизни наши зависят от того, узнают меня Яго и его приятель или нет. Вы мне верите?
Он кивнул – едва-едва.
– Прекрасно, матушка! – громко произнес он – громче, нежели требовалось, на мой вкус. И направился обратно к Яго. – Ступайте со своим мальчиком за нами в Цитадель. Благословите госпожу и свиту, и они вам что-нибудь пожертвуют.
По дороге я вспоминал ту ночь, когда мы познакомились с Кассио. Брабанцио повел нас по улицам Венеции ко дворцу дожа – обвинять Отелло в том, что мавр околдовал его дочь.