Венецианский аспид
Шрифт:
Я опрометью развернулся к нему.
– А представляете, как рьяно Отелло на прощанье пежит вашу дочку, Монтрезор? Спорить готов, ее стоны слышны аж до моста Риальто.
Оглядываясь на прошедшие событья, с учетом замуровки и прочего, может, я и был с Монтрезором опрометчиво жесток.
Поэтому, само собой, Дездемона рада была меня видеть, когда мы с Джессикой добрались до Цитадели. Ну, не совсем так уж прямо «когда». Вошли мы следом за Яго и его другом.
– Ваш отец мертв, – сказал Яго.
– О боже мой! – И Дездемона принялась лишаться чувств. Отелло успел ее поймать и прижать к груди покрепче.
– Когда? – только и спросил он.
– Месяц назад, быть может, чуть больше. Он умер в винном погребе – сердце, – пока сестра госпожи была во Флоренции. Слуги нашли его лишь несколько недель спустя.
Дездемона всхлипывала в плечо Отелло.
Комната была большой, и множество столов в ней были завалены картами и схемами. Отсюда Отелло руководил своей армией. Вошедший с нами Кассио подтолкнул вперед Джессику и меня.
– Госпожа, вот сестра милосердия пришла дать вам успокоенье.
Я склонил голову и произнес sotto voce [120] :
– Уйдемте в тихий уголок, дитя мое, помолимся.
Отелло кивнул и вручил Дездемону Кассио. Тот приобнял нас обеих и вывел из комнаты. Дездемона душила скорбь в моем монашеском бюсте, Джессика следовала за нами по пятам. Едва мы вышли из командного пункта, и Кассио покинул нас и закрыл за собой дверь, отрезав нас от Яго, я откинул вуаль и сказал:
120
Вполголоса (ят. ит.).
– Не лейте столько слез. Папаша ваш был ебожаба и убийца, сами же знаете, нет?
– Карман? – Скорбь ее сменилась смятеньем.
– Плюгавый паразит, вот точно, – произнесла Джессика. – Даже на корм акулам не пойдет.
– Не обращайте на нее внимания, дитя мое, это она просто пиратничает.
– Она?
– Знамо дело, – отозвалась Джессика. – Раздвоенный я хвост, мать его, только под маскировкой, нет? Девичьи прелести от киля до клотика. – И она обвела рукой означенные прелести, таившиеся под маскировкой на ее девичьем теле.
Дездемона медленно кивнула, словно все поняла, хотя было ясно, что от скорби шарики у нее запрыгнули за бебики.
– А вы, значит, теперь лилово-зеленая монахиня?
– Облачение сама ему шила, – похвасталась Джессика. – Только лиловая и зеленая материи нашлись. Мы всем говорим, что это орден Святого Зажария, покровителя быстрой закуси.
– Мы слышали, вы вернулись во Францию, – сказала Дездемона.
– А, это? То слух, распространенный псоебучим негодяем Яго, – ответил я. – Нет, госпожа, благодаря вашему папаше я ныне вполне мертв. Каковыми станете и вы с мавром, если не прислушаетесь к моим предостереженьям.
– А я и не знала, что Яго нравятся собаки, – сказала Дездемона, обратив вниманье несколько не на то.
Явление пятнадцатое
Те темные тенета
ХОР:
А козни в злом уме кого-тоПлетутся, аки темные тенета.Во взгляде всяком Яго видит двестиНасмешек – целей для его кипучей мести.И ковы, явные под прибывающей луной,Нам говорят, что этот псих – совсем больной:Клянется он, зачав, что Ночь и АдНа свет приплод чудовищный родят [121] .121
Парафраз реплики Яго, «Отелло», акт I, сц. 3, пер. А. Радловой.
Едва вселившись на выделенные им квартиры в местной таверне, Яго принялся расхаживать перед Родриго, а трактирщик, вполне глухой, подметал вокруг них пол.
– Ты видал? Видал? Нет, ты видал? Великий арифметик, сгубить готовый душу за красотку, вовеки взвода в поле не водивший и смыслящий в баталиях не больше, чем пряха; начитавшийся теорий, которые любой советник в тоге изложит вам; он – не служилый воин, а пустослов [122] .
– Отелло? – осмелился уточнить Родриго: общий пафос тирады он несомненно разделял, но был не очень уверен в ее предмете.
122
Парафраз, «Отелло», акт I, сц. 1, пер. М. Лозинского.
– Нет, не Отелло – хоть видят духи, его я презираю не меньше, – Микеле Кассио, некий флорентиец [123] . Ты ж видел сам, как Дездемону он облапил, словно тварь морская щупальцами?
– Он утешал госпожу. Вы же сами ей только что сообщили о кончине ее батюшки.
– О, со мною спорит самый отвергнутый из ухажеров. Говорю тебе, Родриго, – Кассио подлый оппортунист, удобства – лишь вход в его владенья, а они суть похоть. Даже теперь, поспорить я могу, он, как говорится, «дышит порывистым дыханием любви в объятиях Дездемоны» [124] . Он так устроен, знаешь? Есть слух, что он промеж моих простынь мою нес службу. Так ли, я не знаю; но с подозреньем я готов считаться, как с достоверностью [125] . Ты заметил, как она смотрела на него?
123
Там же, пер. М. Лозинского и А. Радловой.
124
Реплика Кассио, «Отелло», акт II, сц. 1, пер. М. Морозова.
125
«Отелло», акт I, сц. 3, пер. М. Лозинского.
– Правда? Кассио? И с Эмилией? Это поэтому вы здесь сейчас, в трактире, а не дома, с нею?
– О, я не чахну по своей неверной жене. А ты заметил, как она дозволила ему к руке своей склониться, точно сучка в течке? Из всех зубов, что я заточил против него, ни один не призван мстить за его влажные делишки с Эмилией, ибо она – вероломная распаляйка, как и весь ее пол. Этот Кассио перехватил мое назначенье, и вот за это ненавижу я его; а что украл он у меня жену и теперь вот забирает Дездемону – за эту слабость я ему, пожалуй, благодарен, ибо ею мы и воспользуемся в своих целях. Она и приведет его к паденью.
– Это как? – спросил Родриго. – Неужто не видели, как сегодня Дездемона отнеслась ко мне, как будто я чужой, еще и не узнав о смерти своего отца? И после всех сокровищ, что вы ей передавали в знак моих к ней чувств? Ныне и Кассио, значит, стоит у меня на пути, не только мавр?
– Не ной, Родриго. Дездемона нипочем тебе не даст, коль будешь ныть.
– Простите. Но все сокровища… и она меня ведь знает – мне выдавалось навещать ее в отцовском доме несколько раз.
– Несколько, а? Несколько раз – еще до того, как ты начал харить ее служанку?