Венецианский аспид
Шрифт:
Сенаторы запереглядывались. Наконец дож откашлялся.
– Нам придется рассмотреть вашу жалобу, Брабанцио, – произнес он. – В городской хартии ничего не говорится о том, что сенатор должен быть венецианцем по рождению – только то, что он должен быть избран гражданами своего округа. Это же вы, самолично, выдвинули закон, по которому место в сенате может передаваться по наследству. И в нем тоже не сказано, что сенатор должен здесь рождаться.
– Но когда закон приняли, все сенаторы были по рождению венецианцами, законом это подразумевалось. Когда иду я к мяснику и покупаю утку, неужто надо еще пояснять ему, что мне нужна птица? Мы знаем, что коль скоро это утка, то, что она птица, – подразумевается.
– Дело говорит, – произнес сенатор, сидевший к дожу ближе всех.
– Ой,
– Фортунато… – Дож встал, как будто намеревался вывести меня из класса за ухо.
– Погодьте, Ваша светлость. Вы все знаете, как я приехал в Венецию. Не как сломленный паяц-карапуз, коего вы ныне зрите пред собою, но – как дипломат, посланник повелительницы шести стран. Делегат империи.
– Королева его скончалась… – вставил Брабанцио.
– Заткнитесь нахуй, полированный собачий набалдашник, – рявкнул я, быть может, суровей, нежели требовалось. – Трибуна – у меня.
Дож злобно зыркнул на Брабанцио, и сенатор умолк.
– Я проехал всю Европу, чтобы добраться до Венеции и донести до нее волю моей королевы, из-за одного человека – Отелло. По всему свету легенда о мавре, который спас ваш город, – пролог к могуществу вашей империи. Кто станет перевозить свои товары венецианскими судами, отправлять своих солдат воевать за Венецию, если Венеция не может сама защитить свои суда? Весь мир знает, что хребет могущественного военного флота Венеции – этот блистательный адмирал, мавр, Отелло, кто спас жителей от генуэзцев при пятикратном численном преимуществе последних. Во всех известных нам краях князья произносят имя Отелло безотрывно от имени Венеции и видят честь города в его мече. Брабанцио вам говорит, что Отелло – не венецианец, а я вам скажу, что без Отелло Венеции бы не было. Мавр – венецианец потому, что он отец Венеции. Он подарил ей жизнь. И даже сейчас, когда ветры бед дуют в иных морях, вы призываете мавра защитить ваш город. Неужто вы подлы настолько, что станете хвалиться своим городом законности, своей республикой, справедливой ко всем, где все могут быть равны в торговле, – и не принимать этого храброго генерала как равного? Говорю вам, сенаторы, для всего света, для всех, с кем вы намерены торговать, для всех, кого намерены звать в военные союзники, Отелло – это Венеция.
В зале повисла тишь, сенаторы заерзали. В глазах Брабанцио пылала ненависть. Ко мне. Я разыграл против него его же карту – войну. Этот блядский Крестовый поход, который он так настойчиво лоббировал, но так и не смог протащить через совет. Я швырнул это ему в лицо: твоя дочь – или твоя война, Монтрезор.
– А дурак дело говорит, – сказал Брабанцио дож.
Монтрезор, казалось, весь усох, неистовая ярость в нем уступила место изможденности. Пред нами теперь стоял побежденный. Шаркая ногами, он доволокся до Отелло и Дездемоны, вложил руки одного в руки другой и придержал их в этом союзе.
– Ну, бог с вами! [112] У меня есть еще одна дочка, а эта – ваша, так уж и быть, а мне она больше не дочь.
Из глаз Дездемоны хлынули слезы, и она уткнулась лицом в плечо мавру.
Дож спустился со своего помоста и обнял новобрачных.
– Венеция благословляет ваше бракосочетанье и объявляет Отелло венецианцем – отныне управляют им и его защищают все законы республики. – Затем отпустил пару и сделал шаг назад. – Но празднованье вашей свадьбы мы отложим, храбрый наш Отелло, ибо сейчас вам надлежит быстро переместить наши силы на Корсику. Нам поступили сведенья, что генуэзцы намерены двигаться на Бастию, наш тамошний порт, и вы должны их отвратить.
112
Там же, пер. А. Радловой.
– Я отправлюсь туда, ваша светлость, но прошу отвесть жене удобное жилище, дать содержанье и назначить штат, приличные ее происхожденью [113] .
– Так нельзя ль ей жить у своего отца? – спросил дож.
– Я не согласен [114] . Под моей крышей ей теперь не рады, – пробурчал Брабанцио.
– Тогда, быть может, ваша светлость найдет ей комнату в своем дворце? – сказал Отелло.
Дездемона отклеилась от мавра, сердито глянула на отца и обратилась ко всему собранию:
113
Там же, пер. Б. Пастернака.
114
Обе реплики – там же, пер. М. Лозинского.
– Светлейший дож, склоните благосклонный слух к моей искренней речи, и пусть ваш голос окажет поддержку моей простоте [115] , – произнесла она. – Я тоже имею право голоса в решении моей судьбы. Ибо я тоже венецианка. Я полюбила мавра, чтоб везде быть вместе с ним. Стремительностью шага я это протрубила на весь мир. Я отдаю себя его призванью, и храбрости, и славе. Для меня краса Отелло – в подвигах Отелло. Мой жребий посвящен его судьбе, и мне нельзя в разгар его похода остаться мирной мошкою в тылу. Опасности милей мне, чем разлука [116] . Я еду на Корсику с ним.
115
Там же, пер. М. Морозова.
116
Там же, пер. Б. Пастернака.
– Но, любовь моя, – возразил Отелло. – Мне придется отправиться скоростной галерой – отплытье в эту ночь [117] , – а галера – корабль военный, где нет помещенья для жены. Кроме того, мы времени покорствовать должны [118] , и нужда в спешке не даст тебе достаточно времени, дабы собрать вещи.
– Я провожу ее на Корсику, – раздался голос из толпы. Вперед вышел Яго.
– Но будут и другие битвы, Яго, – ответил мавр. – Ты понадобишься здесь, в Арсенале – распределять экипажи по кораблям.
117
Реплика первого сенатора, там же, пер. Б. Лейтина.
118
Там же, пер. П. Вейнберга.
– Я свою жену отправлю, чтобы служила Дездемоне, – и так прослежу, чтобы она вернулась в ваши объятья на Корсику. Вы ее знаете, Дездемона.
Дездемона сжала руку Отелло.
– С Эмилией встречались мы, это правда. Она природой обладает доброй и будет мне хорошей компаньонкой.
– Быть по сему [119] , – сказал мавр. – Кассио, готовь пять быстрых кораблей. Отплываем на Корсику с приливом. – После чего мавр повернулся к совету. – Синьоры, я вас благодарю за вашу веру и за эту даму. За то и за другое отвечаю жизнью.
119
Реплика дожа, там же, пер. В. Рапопорта.
Он предложил руку Дездемоне, и та, поворачиваясь идти за ним вон, одними губами промолвила мне: «Спасибо», – и улыбнулась.
Я остался стоять посреди залы – как бы не при делах больше, мне показалось, поэтому я изящно взмахнул Куканом – отметить свой сход со сцены – и направился к дверям.
– Неблагодарные ебучки! – заорал я. – Если б не Отелло, ваш город осадили б генуэзцы, вы бы все говорили сейчас на ятом итальянском.
– Но мы и так говорим на итальянском, – заметил Брабанцио.