Венгерская вода
Шрифт:
С маслом все еще проще. Улица небольшая, на самой окраине. Разносчики молока туда обычно не доходят. Что может быть обыденнее, чем отослать утром хозяйке муки и масла? Только обычно делают это пораньше. Чтобы испечь хлеб к обеду. А нашего носильщика видели на базаре незадолго до полудня. Значит, покупателя можно было поискать в мучных лавках или у молочников.
Заняться этим должен был Илгизар. Был он человеком местным, известным и уважаемым. Об этом Злат уведомил здешнего эмира и велел, чтобы Илгизару оказывали всяческое содействие. А вот опрос непосредственно продавцов предстояло провести базарному старосте. Все слышали про убийство и понимали: власти начнут расследование. Нужно было успокоить преступника и убедить его, что убийство не привлекло внимания столичного сыщика. Кто знает, как он поступит, почуяв, что ему садятся на хвост?
Уделом остальных было думать. Мы с Мисаилом изо всех сил пытались угадать, что за опасность углядел преступник в нашем прибытии. Я даже попытался воспроизвести вероятную беседу, задавая вопросы, которые мне приходили в голову. Все слушали, почесывали затылки, но так ни до чего и не додумались.
Илгизар отправился обедать домой. Он собирался еще сходить в мечеть: дать ученикам задание и отпустить их на неделю.
Между тем Злат с Туртасом ударились в воспоминания о старых временах. Разговор сам собой перешел на Баялунь и ее платок. Как он оказался у Омара? Мисаил предположил, что раз его пропитали благовонным маслом, то им не пользовались. Где он пролежал все это время? Жутковатый ответ напрашивался сам собой – в гробу. Не иначе как царица перед смертью высказала пожелание пропитать ткань бальзамом, сохраняющим благоухание многие годы, и его исполнили. Может, платок похитили те самые люди, что проникали прошлой осенью в мавзолей? Многое сходилось в таком предположении.
Лежавший на столе платок сразу стал казаться зловещим, словно артефакт загробного мира.
Неужели Омар причастен к ограблению могилы? От него многого можно было ожидать, но на такое он вряд ли был способен.
Не вынесший бездействия Злат съездил еще раз на постоялый двор, где жил брат, и снова допросил владельца и его слуг. На этот раз он больше интересовался отлучками Омара за город, ведь именно в них его непременно сопровождал убитый носильщик.
– Нужно тянуть за все ниточки, – сказал Злат.
Омар отлучался довольно часто, иногда на день-два, но вот на длительный срок уезжал лишь однажды. Причем это была дальняя поездка. Он загодя прикупил припасов на дорогу и нанял пару дополнительных вьючных лошадей, которые перед отъездом ночевали на постоялом дворе – в путь предстояло отправляться очень рано. Видимо, поездка оказалась неудачной, потому что из нее купец не привез ничего. Даже нанятых лошадей отвел сразу хозяевам, на постоялом дворе они не появлялись. Знакомый одного из слуг видел, как они выезжали из города через заставу на Рязанской дороге.
– Если Омар искал бобровую струю, то направление выбрал самое верное. В тех краях самые бобровые места, – рассудил Злат. – Вот только зверя там добывают на мех. Струя – товар хлопотный, сбывать его там некому, вот и не держат.
Между тем вернулся Илгизар с приглашением посетить его дом. Оказалось, что дочка, помнившая Злата еще по Сараю, очень обижалась, что тот ее не проведал. Она даже напекла его любимых пирогов с говяжьей требухой. Старый псарь прослезился от умиления:
– Помнит! – И велел нам собираться.
Пошли пешком. Дом Илгизара был недалеко от главной мечети, где располагалось его мектебе. Рубленный из крепких бревен, он отапливался низенькой печью, устроенной под лежанкой возле стены, и был разделен на две половины перегородкой. Ставни на окне были распахнуты, поэтому в комнате было светло.
Нас встретила совсем юная девушка, показавшаяся мне невероятно красивой. Одета она была на местный манер в просторную белую рубаху, вышитую красными узорами по вороту, рукавам и подолу. На голове красовалась небольшая шапочка из синего бархата.
– Чем дальше, тем сильнее становишься на отца похожей, – улыбнулся Злат, поцеловав девушку в щеку, – а вот глаза Ферузины. Персидские. – Он повернулся к Илгизару: – Чего она у тебя бледная такая? Ты бы ей хоть румяна купил. В этих краях тощих не любят. Смотри, засидится в девках, – и девушке: – Ты не серчай, Магинур, что я без подарка. Из Гюлистана отъезжал впопыхах, да и здесь закрутился. Ну да за мной не станет. Где мои любимые пироги, что Илгизар обещал?
Пироги действительно оказались отменными.
Магинур хотела сыграть нам на каком-то инструменте, но Злат ее остановил:
– Давай лучше поговорим. Когда еще свидимся? Да и гости у нас заморские. Мисаила ты уже знаешь, а вот этот молодец – купец из самого Каира. Когда еще такая редкая птица в ваши леса залетит?
Девушка смущалась, мы с Мисаилом тоже, Злат добродушно смеялся. Даже суровый Туртас обмяк и улыбался в бороду.
– Ты, Магинур, к нам приходи, в загородный дворец. Чего тебя отец не берет? У нас там есть арап, черный яко смоль. Из самой Африки. Только мы его прячем. Чтобы народ не пугать, – заговорщицки шептал доезжачий. – Будет потом чем подружек стращать зимними вечерами. Сказки-то по людям сказываешь? Матушка твоя, покойница, большая мастерица была.
– Отец рассказывал, вы на кладбище ходили? Будто там кто-то мавзолей Баялуни открывал? Да вы не бойтесь, я никому не расскажу. Говорят, могила ее зачарована.
– Кто говорит? – насторожился Злат.
– Да кто только не говорит, – засмеялся Илгизар. – Баек таких по Мохши ходит – не пересказать. Особенно зимними вечерами, когда страшных сказок хочется.
Девушка надула тонкие губки:
– Будто наложено на могилу крепкое заклятие. Кто нарушит покой царицы – умрет злою смертью. Потому народ даже близко к этой гробнице боится подходить.
Мне вспомнилась трава возле мавзолея, не примятая ни единым следом. Впрямь ли платочек, оказавшийся в халате моего бесследно исчезнувшего брата, был из этой могилы? Поневоле поверишь во всякую жуть. Однако Злат, по всей видимости, в страшные сказки не верил.
– А кто же это заклятие на нее наложил? Она же вроде по мусульманскому обычаю похоронена.
– Говорят, сильные колдуны из лесов. Она их перед смертью призвала и повелела. Большое богатство за это дала.
– Ты про это ничего не рассказывал, – с укоризной повернулся доезжачий к Илгизару.