Венгерская вода
Шрифт:
Вокруг брачного ложа много было тогда политических плясок и игрищ. Это было первой большой удачей нынешнего митрополита Алексия. Сейчас его уже не знаешь, как и называть: то ли Киевским, то ли Владимирским, а то ли уже и Московским. Тогда он простым иноком был. Из московского монастыря. Сумел через ордынских сватов устроить свадьбу дочки литовского Гедимина и сына Ивана Калиты. А еще самого Наримунта окрестить в православие. Вместе с ханской дочкой.
– Меня еще в крестные отцы тогда звали. Не вышло, – Злат лениво хохотнул, – а то был бы хану Тохте кумом. Помнится, Юксудыр еще и имя христианское хотели дать – Василиса. Царица, значит, по-гречески. Потом на Марию
Ханское родство крепко пригодилось молодому литовскому князю. Когда через десять лет, уже после смерти отца, он рассорился с братьями и лишился стола, то бежал в Орду за помощью. Узбек был уже в могиле, но Тайдула оставалась все так же могущественна. Она помогла Наримунту помириться с братьями. А через несколько лет он погиб в жестокой битве с тевтонскими рыцарями.
В этой истории меня больше всего заинтриговал рассказ про обитель, в которую мы теперь ехали. Оказывается, там раньше жили молодые незамужние девушки. Причем обучали их в этом, закрытом от чужих глаз месте, не рукоделию и домоводству, а военному делу. Стрелять из лука, бросать нож, биться кистенем и саблей. В старые времена таких обителей много было. В этих краях то здесь, то там непременно найдется какое-нибудь урочище или гора «сорока дев», что жили там некогда, сражаясь с супостатами.
Злат рассказал, что у берегов Итиля есть даже горы, которые зовутся Девьими. У их подножия и сейчас можно видеть развалины неведомого города. Ходит молва, что когда-то его сожгло войско самого Потрясателя Вселенной. Последними защитниками был отряд девушек во главе с прекрасной царевной. Когда монголы ворвались в город, воительницы укрылись в каменной мечети. Захватчики обложили ее бревнами и подожгли. И вот, когда пламя уже поднялось к самым верхушкам стен, распахнулись двери и девушки ринулись на монголов. Дальше рассказывают разное. Одни, что все они полегли в неравной схватке. Другие, что некоторым вместе с предводительницей удалось прорваться сквозь кольцо врагов и укрыться в тайном лесном замке.
Геродот писал, что за страной скифов живет народ дев-воительниц. Мой путь лежал в одно из их последних убежищ. Словно оживали старые сказки. В этом заповедном краю их было трудно отличить от яви.
Мисаил, все время пытавшийся по невнятным теням и изредка проглядывавшему солнцу определить направление, в конце концов сбился и шепотом сообщил мне, что, по его мнению, наш вожатый слишком часто сворачивает то туда, то сюда. Нас успокоил улыбающийся Симба:
– Он намеренно выбирает путь через лес, даже когда можно проехать полем. Наверняка есть гораздо более короткий и удобный путь, но убежище тайное, и дорога туда должна остаться для нас неизвестной.
Туртас не позволял сходить с лесной тропы даже по нужде. На мой вопрос почему, ведь заблудиться поблизости невозможно, покричишь, и тебя найдут, он только покачал головой:
– Лес – место опасное. Бывают медведи, что на людей нападают, а еще есть зверь, тоже почти с медведя, что сверху иной раз напрыгивает. Росомаха. Такой может прямо на тропе напасть. И не увидишь его никак. – Немного поколебавшись, добавил: – Люди в лесу тоже есть, только не всегда их заметишь. Они и ловчие ямы на зверя устраивают. Травой закрыто, а внизу колья. Еще самострелы ставят. Заденешь ненароком неприметный прутик или веревочку – и получишь стрелу. Да и просто напасть могут в зарослях. Почище росомахи. Пикнуть не успеешь. Ищи-свищи в этих дебрях.
Заночевали тоже в лесу. Вышли к какой-то большущей землянке посреди поляны: на вид вроде большого шалаша, а под ним деревянный сруб, вкопанный в землю. Спускаешься туда по лестнице,
– Зимница, – пояснил Туртас, – в ней живут те, кто в лес только зимой приходит. Охотники большей частью. Летом она пустует. Бортники, смолокуры, углежоги те шалаши строят.
Мне показалось странным, что в одном месте собирается сразу так много охотников, но спрашивать ничего я не стал. Туртас куда-то отлучился и отсутствовал довольно долго. Вернулся он только ночью.
Дорога заняла ровно столько, сколько было обещано, – два дня. После полудня Туртас велел сопровождавшим нас стражникам оставаться на краю леса у берега небольшой речушки, которая, как я понял, и была той самой Иссой, а сами мы, покинув лошадей, устремились по неприметной тропке в чащу. Идти пришлось довольно долго, прежде чем мы вышли к высокому тыну из заостренных кольев, начинавшемуся сразу у края большой поляны, окруженной высоченными деревьями. На ограде белело несколько огромных клыкастых черепов.
– Медвежьи, – вскользь бросил Туртас, – злых духов отпугивать.
Страшные пустые глазницы действительно пугали.
– Когда я еще мальчонкой здесь был, – добавил он, понизив голос, – на этих кольях еще человеческие черепа можно было видеть. От старины оставались. Говорят, некогда этим лесным девам замуж было не выйти, коли отрубленную голову не принесет.
В чаще ухнула какая-то птица. Как ночью.
За воротами залаяли собаки, а потом из них вышел мужчина богатырского роста и сложения. Видно было, что гостей здесь встречают не часто. Туртаса он сразу узнал. Мы прошли в дом с высокой крышей, увенчанной каким-то деревянным украшением, и очутились в просторном, но сумрачном помещении, куда свет едва пробивался сквозь крохотное оконце. Вдоль стен, сложенных из исполинских бревен, тянулись простые, не покрытые ничем деревянные лавки, а всю середину занимал длинный пустой стол. В углу красовался огромный очаг из диких камней. Над ним не было никакого свода, а уж тем более трубы. Видимо, дым уходил через отверстие в крыше.
Когда-то здесь, наверное, собиралось много людей. Теперь нас встречал один совершенно седой старик с непокрытой головой, повязанной узкой лентой. Руки его опирались на резной посох. Это и был дядя Туртаса.
Они поприветствовали друг друга на непонятном языке, потом наш друг представил каждого по очередности, после чего я услышал, как прозвучало слово «Райхон». Старик обнял Мисаила, и было видно, что он очень обрадовался. Туртас перевел нам его слова: мол, не может быть и речи, чтобы мы уехали, не пообедав. Отказ от угощения он посчитает обидой для себя. Затем он сказал что-то женщине, стоявшей в темном углу, которую мы сперва даже не заметили.
– Он говорит, что со мной и Мисаилом сможет наговориться за обедом, а пока готовится кушанье, будем беседовать о деле, – перевел Туртас.
Старый колдун хорошо помнил Баялунь. Помнил, как она просила у лесных кудесников приворотные зелья, как завещала наложить на свою могилу заклятие, хоть и говорила, смеясь, что лучшим заклятием будут похороны по мусульманскому обряду, когда в могилу не кладут никаких вещей. Ни серебра, ни золота. Так и поступили. Но стоило уйти мусульманским улемам, в мавзолей был тайно допущен языческий колдун с помощником. Помощником этим и был наш старик. Хана Узбека тогда не случилось в Мохши, а царицу похоронили, как того требовал обычай правоверных – до захода солнца. Ближние люди не посмели ослушаться посмертной воли царицы. Да и сами они были из здешних, в новой вере не тверды.