Венок Альянса
Шрифт:
Из тех, кто подошёл к ним, она узнала одного - несомненно, это Дэвид. Дэвид тоже такой один, у кого же ещё, кроме него, сквозь гриву чёрных волос могут пробиваться зачатки костяного гребня. Девушка - похоже, центаврианка, а вот странное существо, поддерживающее под руку человеческого мужчину, кажется, слепого, Виргиния идентифицировать не сумела. Существо выглядело несколько пугающе - у него не было лица. Только маленький, невыразительный рот выделялся на передней стороне головы. Вероятно, органами зрения им служит что-то другое…
– Вы Виргиния? А вы, вероятно, И? Сюда в этот час пришли не многие, но здесь и не поместились бы все, кто переживал, молился, ждал вашего возвращения.
Андрес опустил взгляд.
– Так себе облегчение-то вышло… Мы оставили на Бриме, кажется, половину состава.
Было видно, как Дэвид сглотнул горький комок.
– Да, я… знаю. Андо погиб. И Алан… Полагая, что вам не менее больно, чем мне, говорить об этом, всё же я хочу знать, как это произошло. Но сначала моя мать хотела бы поговорить с вами.
– Да, понимаю. Думаю, и моя мать хотела бы поговорить со мной… Я даже не знаю, что из этого должно бы страшить меня больше. Сейчас, признаться честно, мне даже не верится, что это не сон. Что я действительно ступила на Землю Минбара и чувствую минбарский ветер в своих волосах, это казалось уже недостижимым, как звёзды над головой в таком мире, как Брима…
– Я Рузанна, Рузанна Талафи, - хорошенькая центаврианка протянула ей руку, - мы сожалеем, что ваше возвращение, как и наше, состоялось в столь неудобный, тяжёлый момент. Что отравляет радость и облегчение от встречи, от того, что вы живы… Я прибыла вместе с Дэвидом и Диусом, хотя мой дом на Тучанкью, потому что просто не могу не быть с ними рядом в это время. Хотя и понимаю, что слова утешения бессильны здесь. Я поняла, что и вы пережили боль потери там, в том мире, откуда вы вернулись, и не один раз. Нет ничего ужаснее войны… Ужасно то, что вам пришлось пережить.
Она здесь не из простого дружеского сочувствия, сразу поняла Виргиния. Кто-то из тех, о ком она говорит, очень нравится ей, но она совсем не уверена в возможности взаимности…
Существо без лица по-птичьи повернуло голову, из-за спины высунулись гибкие отростки, сканируя окружающее пространство и лица собеседников.
– Я шиМай-Ги, женщина-пилот. Я тоже прилетела, сопровождая возлюбленного, - на этих словах Рузанна покраснела и бросила на прямолинейную тучанк укоризненный взгляд, - глаза у Май-Кыл видят всё хуже, и он просил меня был рядом. И я счастлива буду узнать этот мир, хотя, конечно, очень печально, что мы прибыли сюда именно тогда, когда он скорбит об утрате своего великого вождя. И вдвойне печально, что и вы, оставившие в чужом мире могилы друзей, вернулись к тем, кто вас ждал, в пору траура. Если будет позволено, я исполню для вас Песню Вереска – это наша погребальная песня, но она не только погребальная, в ней обещание возрождения для такой души, которая жила честно и смело, которая любила и воспевала красоту на земле!
«В разных культурах, в разных мирах существует такой образ, как Вестник смерти, - вспоминал Фрайн Таката лекцию принца Винтари, - правда, не во всех случаях это именно Вестники, в том смысле, что не всегда они являются прежде смерти, как предупреждение самому умирающему или его близким, иногда правильнее определить их скорее как Плакальщиков, сопровождающих смерть, но не возвещающих её. Можно выделить следующие общие признаки таких существ в разных мифологиях…»
Сейчас Такате казалось, что, может быть, Дева Илсуна, девушка-птица из мифологии дрази, спустилась на крышу самой высокой башни резиденции, закрыла крыльями лицо и завела свою тихую, горестную песню, и из-под перьев падают слёзы, и катятся вниз, сверкая бриллиантами в свете остановившейся над шпилем кометы-колесницы – никому не видимой, но всё озаряющей своим мертвенным, торжественным
Он не подходил ни к кому из этих людей – он чувствовал, время слов утешения ещё не пришло. Покуда не допела свою печальную песнь Дева Илсуна, пока не погас свет кометы и колесница богини не продолжила свой неспешный, неизменный путь по вселенной. Прошёл месяц, и рыдания замерли на губах оплакивающих, но их эхо срывается с множества новых уст - тех, кто прибывает из далёких миров, с дальних рубежей. И те имена в траурных рамках, которые привезли с собой вернувшиеся почти с того света - это тоже эхо. Долго, долго ещё оно будет дробиться, звенеть, отражаясь от множества стен, множества сердец…
Он не умирал здесь, не отсюда его душа отправилась в иной, таинственный и, стоит верить, лучший мир. Но Дева Илсуна прилетает не к умирающему, не его оплакивает. Она выражает сострадание горю близких, испытавших самую страшную в мире разлуку. И свет колесницы богини, обращённый к живым, призван напомнить – вы встретитесь вновь… Но когда глаза застилают слёзы, невозможно увидеть этот свет…
Деленн баюкала Дэвида, лежащего головой у неё на коленях. Замершие поодаль Райелл и Шин Афал были безмолвны, слов не было сейчас, пожалуй, и в их мыслях. Молитвенная внутренняя тишина…
– Когда ты родился… Когда твой отец первый раз увидел тебя… Смешно и восхитительно было смотреть на него, как много эмоций умещаются в один момент в человеке, сколько всего отражается на его лице. Он коснулся тебя так осторожно, кажется, сперва одним только кончиком пальца. Ты ведь был такой маленький, крошечный, что сам он себе показался огромным и неуклюжим, ничего не умеющим. Я уговорила его не бояться, взять тебя на руки, и смотрела, как на его лице расцветает понимание, что он стал отцом, что у него на руках – его сын. Когда я была совсем ещё девочкой, я видела иногда в храмах семьи воинов с детьми, видела, как лица суровых несгибаемых воинов, отмеченные шрамами, преображаются, когда они смотрят на своих детей, и думала, что это высшее счастье, которое может дать женщина мужчине. Нет, даже не детей как таковых… Возможность вот этого преображения, новой любви, вошедшей в жизнь, новой жизни, которая доверчиво тянется к родительской силе и мудрости, как росток к солнцу…
Диус сидел рядом, опустив лицо в ладони. Он вспоминал усталое, улыбающееся лицо на экране межпланетной связи, и ему казалось слишком невероятным, что больше не увидеть этого лица, не услышать этого голоса… Нет, можно увидеть, можно услышать… Видеозаписи сохранили… В них он навсегда жив…
– …Один раз он зашёл ко мне с какими-то бумагами, долго, как мне казалось, думал, как объяснить суть того дела, с которым пришёл… И тут сказал, что проходил мимо зала и увидел вас с Диусом за какой-то логической игрой. Он не видел, во что именно вы играли, ты загораживал стол собой… Но он заметил выражение лица Диуса. «Я узнал в нём себя в его годы, - сказал он, - я делал такое же серьёзное, вдумчивое, прямо торжественное лицо, когда чувствовал, что проигрываю. Как будто именно сейчас он обдумывает гениальный ход, который принесёт ему неожиданную и блестящую победу»…
Когда Рузанна вошла в тёмную комнату, она не сразу заметила, что там есть кто-то ещё. Потом лунный свет обрисовал привыкающим глазам силуэт Шин Афал в тени длинных тёмных штор.
– Простите… - центаврианка поколебалась, уйти ли, или подойти с утешением – что из этого юная минбарка скорее может воспринять как бестактность? – потом всё же подошла, - я не знаю, могу ли я… найти нужные слова… Может ли тепло моей дружеской руки что-то значить в этот момент…
Девушка подняла огромные, блестящие от слёз и внутреннего огня глаза.