Венок усадьбам

Греч Алексей Николаевич

Памятник А.С.Пушкину в парке усадьбы Архангельское. Современное фото

Ряд портретов, на этот раз уже фамильных, среди которых имеются работы Рокотова, Робертсона, Винтергальтера, находится в кабинете, обставленном превосходной мебелью карельской березы — креслами, столами и низкими книжными шкафами. Здесь, в двух небольших витринах, выставлены редчайшие образчики изделий находившегося в Архангельском фаянсового завода — блюдца, тарелки, миски, расписанные подглазурным кобальтом. Художественные промыслы вообще тщательно насаждались кн. Н.Б. Юсуповым — в Купавне выделывались дорогие художественные шелка, скатерти, шали, пояса, обойные штофы; в Архангельском — фаянс и фарфор. Впрочем, последний здесь только расписывался и украшался, так как готовый “белый товар” Юсупов непосредственно выписывал из Франции, с Севрской мануфактуры. Керамический завод в Архангельском, конечно, не имел никакого промышленного значения — это была одна из роскошных затей, удовлетворявших высокому вкусу европейски образованного князя Юсупова. Так же как во главе художественной школы — был здесь и француз Ламберт, неплохой живописец, которому, должно быть, и принадлежит большая часть росписей на редчайшем юсуповском фарфоре с клеймом Архангельского. В Музее фарфора в Москве сохранился

чудесный ампирный чайный сервиз с видами Грузина, имения Аракчеева в Новгородской губернии.

Известное разнообразие в обстановку дворца вносила еще столовая с египетскими, правда сильно поновленными, росписями, китайскими вазами на горках, севрским, мейсенским, императорским, нимфенбургским, гарднеровским фарфором в невысоких шкафах и четырьмя, почему-то называемыми “масонскими”, люстрами павловского времени в виде железных черненых обручей на цепях с парящими над ними золочеными орлами. Рядом сохранилась небольшая буфетная — комната, где на стене осталась нетронутой фреска-пейзаж в обрамлении египетских колонн. Овальный зал, выступающий световым полукругом, не требует мебели; его убранство составляют полуколонны, арки хор, ампирные палево-золотистые росписи, зеркала двух каминов и, главное, громадная левкасовая люстра “под бронзу”, один из самых сложных и значительных образчиков такого рода среди осветительных приборов начала XIX века. Из зала выход в вестибюль, нарядно, с большим вкусом отделанный искусственным мрамором. С двух сторон внутренние лестницы, охватывающие подобие беседок, вернее расписанные под трельяж ниши с помещенными в них статуями амуров, приводят во второй этаж. Здесь находятся “жилые” помещения. Но это уже иная эпоха — середина XIX столетия. Мебель ореховая, гнутая — “Гамбса” кресла, канапе и диваны, обитые кретонами и пестрыми ситцами, составляют здесь обстановку. Самая большая комната — гостиная; тут стоит мебель красного дерева, старинный flugel и висят по стенам картины. Точно эта комната из другой, совсем не дворцовой, а среднедворянской усадьбы... За пятнадцать лет Архангельское искалечено. Сгорели оранжерейные флигеля. Увезены в Румянцевскую библиотеку лучшие книги, Альды и Эльзевиры [37] , из усадебного книгохранилища. Проволокой перерезан парк, поломаны многие статуи и повержены вазы. Пока еще существует музей. Надолго ли?

37

Альдины (Альды) — название книг (всего около 1100 экз.), изданных в 1495—1597 годах в Венеции М.Альдом Старшим, его сыном и внуком. Эльзевиры — малоформатные книги (ок. 5000 экз ), издававшиеся семьей нидерландских издателей Эльзевиров в XVI-XVII веках.

За день нагреты солнцем мраморные скамейки на террасе перед фонтаном. В сизом мареве — даль за Москвой-рекой, теперь далеко отступившей от усадьбы. И кажется на мгновение, что это не Москва, а Крым. Архангельское — Кореиз. Два юсуповских имения, два художественных полюса вкуса и безвкусия. Вспоминаются — золоченые венские стулья в жилом флигеле Юсуповых в Архангельском и великолепные севрские бисквитные сфинксы с портретными головами из Кореиза. По прихоти владельцев переменились они местами, являясь и здесь и там очевидным диссонансом.

И все же в Архангельском как-то можно не видеть назойливых новшеств — ни зеленой безвкусной статуи молодого Юсупова, погибшего на дуэли, ни мавзолея в виде какой-то игрушечной архитектурной пародии на Казанский собор, особенно режущей глаз около старинной, типичной церкви XVII века.

Террасы. Итальянский сад. За ними, через дорогу на Ильинское — лес с разделанными в нем просеками. Верно, здесь ездили в экипажах. Цепь прудов с ранее бывшими на них лебедями. Где-то тут дорога, соединявшая в старину Архангельское с Никольским-Урюпиным, дорога, приводившая к очаровательному, теперь доживающему свои последние дни "Трианону".

Нарочито руинированная арка при въезде в Архангельское со стороны хозяйственного двора представляется, увы, и здесь символом недалекого будущего. Она идейно перекликается с панно Гюбера Робера, с мотивами этого художника времен Французской революции, нашедшего элегическую красоту в непонятых и искалеченных памятниках старинного искусства...

III

Покровское-Стрешнево

Текст на отдельных непронумерованных листах (очерк помещен в главу III редакцией).

Проект главного дома в усадьбе Глебовых-Стрешневых Покровское-Стрешнево Московского уезда. Чертеж 1748 г.

"Surtout soyet discret"* (* Будь особенно скромным (франц.).) — так говорит, прижав палец к пухлым губам, молодая девушка, провожая своего возлюбленного на очаровательной французской гравюре XVIII века. Шаловливый Амур на очаровательной скульптуре Фальконета повторяет этот жест, взывая к скромности влюбленных. О старом и вечно новом чувстве вещает, молчаливо улыбаясь, вечно юный бог перед старинным домом в Покровском-Стрешневе, осененный ветвями старинных лип [38] .

38

Усадьба Покровское с конца XVII века принадлежала роду Стрешневых. В конце XVIII века в виду пресечения мужского потомства дети Е.Л. Стрешневой (по мужу Глебовой) получили право именоваться Глебовыми-Стрешневыми. В середине XIX века после пресечения мужского потомства Е.Ф. Глебова-Стрешнева (по мужу кнг. Шаховская) получила право носить тройную фамилию. Шаховская-Глебова-Стрешнева владела усадьбой Покровское до революции.

Полон образов прошлого дом. Вверху лестницы, увешанной царскими портретами, — бюст Елисаветы Петровны Глебовой, изображающий ее уже в преклонных летах, в чепце, с заостренными, похудевшими чертами лица и плотно сжатыми губами, ту, которой в век женщин возносили дань любовного поклонения. Трудно узнать в этом образе и своенравную девочку с букетиком цветов, которую запечатлел неизвестный живописец круга Гроота или Преннера, девочку, по капризу которой возили по улицам Киева в наместнической карете ее любимую куклу. Нет больше на лестнице швейцаров-арапов; их пережили две булавы с набалдашниками, украшенные фамильными гербами. В комнатах старого дома — множество портретов. Стрешневы, Ржевские, Глебовы, Матюшкины, Виельгорские запечатлены на этих холстах, сосредоточенных и в проходной портретной, и в других комнатах дома. В иных вещах мастерски написанные пудреные волосы, кружево и ленты корсажа почти несомненно выдают кисть Рокотова. Полная старуха с высоким лбом, кнг. М.М. Прозоровская, написана Антроповым, серьезным и вдумчивым мастером, предельно реалистически писавшим своих не слишком многочисленных, обычно уже немолодых заказчиков. Все еще загадочный Лигоцкий представлен портретом склонного к полноте генерал-аншефа Глебова, написанным сочными, красиво подобранными красками, сочетав в костюме его нюансы лиловых и светло-зеленых тонов; Лигоцкому принадлежит в Покровском еще копия с портрета гр. А.П. Шереметевой по оригиналу Ивана Аргунова, где молодая преждевременно скончавшаяся невеста графа Панина [39] представлена в театрально-маскарадном уборе, в шлеме с пышными страусовыми перьями, в том костюме, в котором участвовала она в знаменитой, нашумевшей карусели 1766 года, будучи участницей римской кадрили графа Орлова. Волнующим, загадочным, овеянным какими-то обрывками легенд являлся

портрет юноши, дважды повторенный неизвестным мастером — один раз в серо-мышином, другой раз — в синем кафтане. Чудесная мастерская кисть запечатлела черты лица — тонкие и женственные; характер живописи, черты стиля сближают этот портрет с известным изображением молодой императрицы Елисаветы Петровны в мужском костюме из Романовской галереи, составлявшим одно из украшений выставки “Ломоносов и Елисаветинское время” [40] . Неизвестные мастера, позабытые, прошедшие свой жизненный путь люди в пудреных париках, в переливчатых лентах и мерцающем бархате с кружевами, оттеняющими обнаженные руки и грудь со звездами и лентами, вещающими о позабытых заслугах. Портреты иллюстрируют родословное древо родственных царям Стрешневых, его корни, связанные с московским боярством, его побеги, тянущиеся к русской и польской аристократии, и, наконец, его засохшие ветви. С начала XIX века пресеклась мужская линия, и Покровское переходило по наследию через женские руки. Нарастала фамилия владелиц — последней в роде была княгиня Шаховская-Глебова-Стрешнева. Рядом с портретами молчаливыми кажутся вещи: в большой столовой раздвижной буфет, карточные ломберные столы, произвольно, точно до беспредельности увеличивающийся обеденный стол, старинный рояль с длинным [хвостом]. На потолке полинявшая роспись — триумфальная колесница и боги Олимпа, на стенах слабые по живописи картины — копии с голландских мастеров. О гостеприимных трапезах в праздники, карточных и музыкальных вечерах в будни говорит эта угловая комната дома. Через проходную портретную, где мебель XVIII века украшена гербами, ведет анфилада в зал со световым граненым фонарем, выдающимся в сад. Колонны, паркет пола и английская мебель красного дерева хранят простор для полонезов и менуэтов. Против залы — гостиная. Здесь колонны по кругу образуют внутри какой-то храм-павильон с чудесным полом наборной работы, со стенами, где фреской написаны вазы и орнаменты, мотивы, заимствованные с этрусских ваз. Античный Рим, Геркуланум и Помпея, открытые во второй половине XVIII века пытливому взору человечества, определили эти росписи краснофигурного стиля по синему фону точно так же, как и мебель, украшенную по спинкам фризами — распространенными гравюрами с древнегреческих барельефов. Анфиладу продолжают библиотека, парадная спальня и уборная. В библиотеке черные, позднейшие шкафы хранят томики в коже — все тех же французских классиков, гравированные увражи по искусству, книжки “Экономического магазина” А.Т. Болотова, эту энциклопедию полезных и разнообразных знаний [41] . В папках и картонах фамильный архив — письма, счета, документы, чертежи дома в Покровском — старого, одноэтажного, во вкусе Растрелли, и другого, классического, его сменившего, вошедшего теперь ядром фантастического средневеково-восточного замка, кажущегося с внешней стороны, так же как и ограда парка со стенами и псевдофеодальными башнями, какой-то бутафорской постройкой для кино. Недаром снимали здесь “Медвежью свадьбу” [42] . Парадная спальня — с гирляндами роз в тягах стенных панно, с колоннами, делящими комнату, с двумя традиционными дверями по сторонам алькова, с фамильными портретами на стенах — напоминает отделки комнат в Райке. Думается, менялись мастерами, художниками и крепостными исполнителями обе усадьбы Глебовых. В кабинете дальше — типичная мебель, чубуки, портреты, гравюры и рисунки. Последняя комната дома — спальня владелицы 50-х годов XIX века, бесконечно характерная по своей отделке тюлем, кружевами, лентами, декорирующими решительно все — и туалетный стол, и кровать, и даже стены. Стремление к “уютности” нашло здесь свое законченное выражение; только кое-где в царских дворцах — в Гатчине, в Петергофе — можно найти подобную, уже ставшую исторической декорировку.

39

Панин Никита Иванович (1715—1783) в 1768 году был помолвлен с гр. Анной Петровной Шереметевой, но невеста умерла от оспы.

40

Каталог этой выставки был опубликован. См.: "Ломоносов и Елисаветинское время". Выставка. Петербург. 1912. (Каталог). Отд. 1-17. СПб., 1912. Отд. 1: Зал императрицы Елизаветы Петровны.

41

“Экономический магазин, или Собрание всяких экономических известий, опытов, открытий, примечаний, наставлений, записок и советов, относящихся до земледелия, скотоводства [...] и до других всяких нужных и небесполезных городским и деревенским жителям вещей”. Журнал выходил в Москве в 1780—1789 гг. в качестве приложения к "Московским ведомостям". Издано 40 томов. Редактор и основной автор “Экономического магазина” — Андрей Тимофеевич Болотов (1738—1833), ученый, писатель и мемуарист.

42

Фильм “Медвежья свадьба” (“Последний Шемет") был снят в 1926 году по пьесе А.В. Луначарского; режиссеры К.Эггерт и В.Гардин.

Перед фасадом дома, теперь чудовищно нелепого благодаря пристройкам и башням, разбит французский сад. Статуи, фонтаны, стриженые деревья, ответвляясь, приводят аллеи к большому оранжерейному павильону с центральным залом — зимним садом, к пруду, где на острове еще недавно была беседка-ротонда. Высокая кирпичная стена, башни, точно навеянные псевдоготикой соседнего Петровского дворца, отделяют Покровское от пыльной шоссейной дороги, от засоренных и заплеванных улиц московского пригорода. Когда-то наглухо замкнутые ворота отделяли усадьбу от окружающей пошлой жизни. В угоду феодальным традициям, искусственно создаваемым, превратился в бутафорский замок классический дом. Верно, казался он в таком виде более достойным фамилии Стрешневых, от которых в роду осталось, в сущности, очень мало. Совершенно так же искусственно-подражательной архитектурой в древнерусском вкусе, фамильными портретными галереями пытались утвердить и бароны Боде в Лукине и московском доме на Поварской свое сомнительное право на боярскую фамилию Колычевых.

Дорога через рощу выводит из Покровского. В ее конце принадлежащий к усадьбе павильон “Елисаветино”. Эта архитектурная миниатюра имеет свою красивую историю, рассказанную в книге “Mon aieul”* (* Здесь: “Мои предки” — Шаховская-Глебова-Стрешнева Е.Ф. Mon aieul. Paris. 1898.). Сюрприз влюбленного мужа жене. Недаром фальконетовский “Амур стоял именно здесь, посреди двора, охваченного колоннадами. Елисаветино — в несколько раз уменьшенная палладианская вилла. В центре — дом с колонным портиком; от него расходятся галереи, приводящие к двум совсем маленьким флигелькам. На противоположном фасаде — закругленный выступ с арочными окнами, скульптурой в медальонах, над ним мезонин с полуциркульными окнами. Вся архитектура бесконечно гармонична, музыкальна. Белые колонны, скромные украшения, чудесная выисканность соотношений — все это заставляет видеть здесь руку тонкого мастера. Быть может, это шевалье де Герн, строитель такого же прелестного павильона в Никольском-Урюпине? Быть может, это Н.А. Львов — этот неутомимый “русский Палладио"? Пока можно лишь гадать. Внутри комнаты и залы украшены колоннами, тончайшей лепниной карнизов, капителей потолков, где в разнообразных сочетаниях применены все те же, всегда спокойные и нарядные, классические мотивы — аканфовые листья, розетки, "сухарики"...

"Елисаветино". Павильон в усадьбе Покровское-Стрешнево. (Не сохранился). Фото 1920-х гг.

Дом стоит на пригорке; из окна мезонина, где жил Карамзин и, по преданию, работал над своей “Историей", — дальше вид на заливные луга, лес. Позади остался город — здесь ничто не напоминает о нем. Обстановки нет. Только в мезонине перед окном сохранилась площадка-этаблисман, когда-то типичная особенность уютных семейных комнат, — помост вровень с подоконником, своего рода наблюдательный пункт. Верно, во всей Москве остался один лишь подобный, в круглой комнате мезонина Воздвиженского дома Шереметевых.