Вера, Надежда, Виктория
Шрифт:
А Круглов взял мобильный – не свой обычный, а почему-то запасной, лежавший в ящике его письменного стола, – и стал набирать номер Береславского.
Трижды пытался – и трижды выслушивал длинные гудки. Странно, значит – в зоне досягаемости. Но почему-то не берет трубку.
Еще раз позвонил через час. С тем же результатом.
Потом набрал перед тем, как лечь спать. Ефим не отвечал.
– Что-нибудь случилось? – спросила Лена.
– Нет, ничего, – спокойно ответил Николай Владленович.
Просто позвонит завтра.
Когда-нибудь, да дозвонится – не мог же профессор
Глава 25
Береславский, Вичка и клуб «Лимон»
5 января 2011 года. Москва
Уже восьмой день Ефим Аркадьевич находился в небольшой отдельной палате, с кремовыми стенами и белым потолком. В ней и Новый год тихонько встречал. В палате стояли две койки (на второй вначале, когда ему было совсем тухло, ночевала Наталья), стол со стулом, телевизор и даже маленький холодильник. Палата была коммерческой, но платить Береславскому не пришлось: лечение в этой пригородной больнице являлось частью операции прикрытия, организованной ведомством Перова.
– У тебя точно ничего не болит? – После покушения прошло больше недели, но Наташка так и не могла поверить, что ее ненаглядный ожил окончательно: уж слишком страшно тогда выглядел Ефим, лежавший на спине, на заснеженном тротуаре, с залитым кровью лицом.
И даже три опустошенных тарелки на столике возле кровати – из-под борща, тушеной телятины с картошкой и овощного салата – не успокаивали ее полностью.
– Точно, точно, – отозвался уставший от обильного обеда больной: он как раз допивал вишневый компот.
Наташа собрала грязную посуду и пошла в ванную комнату: на каждые две палаты приходился один полноценный санузел.
На скрип двери мгновенно нарисовался парень лет двадцати семи, с цепкими внимательными глазами. Он прикрывал вход из коридора. Второй охранник крейсировал поблизости, изучая вероятные и невероятные варианты угроз для драгоценной профессорской жизни. Кроме того, стандартная, чоповская, охрана медучреждения также получила четкие дополнительные инструкции.
Сам Перов приезжал дважды.
Это дело теперь стало для него не просто частью профессии – слово «дружба» Александр Андреевич понимал так, как оно и было задумано Всевышним. Так что можно было смело констатировать: в чувствах, испытываемых генералом к Муравьиному Папке, прослеживался и личный след.
Впрочем, план действий от этого не менялся.
Впервые у высокопоставленного милиционера появились реальные шансы прищучить банду, грабившую целую губернию. Более того, выстрел недельной давности тоже мог бумерангом отозваться на его заказчике. Одно дело – игры с тендером и откатами, которые при нынешних экономических отношениях и мощных связях Синегорова крайне сложно ловятся, другое – документированный, то есть записанный на видео, заказ на убийство и последующая попытка его исполнения.
Конечно, хороший адвокат попытается развести эти два события, особенно пока не пойман исполнитель. Однако запись все равно оставалась сильной
Ефим Аркадьевич, кстати, теоретически был мертв.
Официальные объявления никто не делал, но неофициально распространяли слухи, что профессора в бессознательном состоянии отвезли в госпиталь МВД. Где он по сей день якобы и находится – в реанимации, в безнадежной коме. Это должно было успокоить Сухова и губернатора, ослабив их желание нанести какие-нибудь новые удары.
Впрочем, они и так, наверное, подуспокоились: Береславский более не существует, исполнитель вряд ли кого сдаст – максимум еще одного посредника. Заявку в тендерный комитет никто внести не пытался. В бизнес-сообществе Надежда Владимировна не раз заявляла, что после всех событий она навсегда выходит из подобных игрищ. Заявляла не по просьбе Перова, а по собственной воле. Говорила она это и при Игумнове, так что информация наверняка достигла суховских ушей: роль молодого режиссера во всей истории Александру Андреевичу уже была известна.
Когда Ефиму сообщили о почти свершившейся капитуляции, он пришел в неистовство: теперь, после принятых на себя пуль, Береславский был намерен в любом случае переть до конца.
На сегодня была назначена встреча с Семеновой – до того врачи и Перов не разрешали ей навещать раненого соратника, – и он собирался высказать даме все, что думает по поводу ее сомнительных решений.
Надежда Владимировна пришла вовремя, хотя потратила некоторое время на преодоление окруживших Береславского защитных барьеров.
Пришла не одна, с Ванечкой.
Тот расплылся в улыбке, увидев живого профессора: они друг другу симпатизировали. Правда, у Береславского промелькнула мыслишка, что симпатия со стороны Ванечки может и уменьшиться, узнай тот, чем они занимались на семеновской даче совсем недавно. С другой стороны, хоть и недавно, однако до появления Борщева.
Так что не в счет.
Четыре взрослых человека – из которых двое были, мягко говоря, не маленькими – заняли все внутрипалатное пространство.
Ефим рассчитывал, что деликатная Наталья выйдет, однако та и не подумала этого сделать. Похоже, ее природная деликатность – после ранения любимого и единственного – как-то сократилась.
Семенова искренне обрадовалась, увидев по живым, поблескивающим глазам профессора, что тот идет на поправку. Внешне-то он пока выглядел неважно: голова – наполовину под белой шапкой бинтов, передвигается своими ногами, но как деревянная кукла.
Кевларовый жилет сработал отменно: не дал мощной девятимиллиметровой пуле, выпущенной с расстояния всего в двести метров – с чердака соседнего здания, – пробить мягкое профессорское тело. Однако могучую кинетическую энергию утяжеленной пули гасило все-таки именно оно. Итог – два сломанных ребра слева, черный синяк с отеком на всю могучую профессорскую грудь и ужасная боль при каждом вдохе-выдохе.