Вера, Надежда, Виктория
Шрифт:
Но вместо долгожданного официанта к нашему столику подошел нормально одетый, только уж очень здоровый мужик.
Я улыбнулась ему. Он мне не ответил.
«Пойдешь со мной», – тихо сказал бугай, крепко взяв меня за руку. Так сказал, что у меня все внутри сжалось и я потеряла способность к сопротивлению.
Он потянул меня из-за стола. И добавил так же негромко: «Не бойся, скоро вернешься. До тебя никто не дотронется».
Странно, но я поверила. Мне лично ничего не будет. Они хотят запугать маму.
Можно было попытаться поднять шум, однако рядом уже стоял второй, и в его опущенной руке, прикрытой полой пальто, был пистолет.
Может, и третий имелся. А еще: в такой клуб, как «Лимон», простые гопники не попадут.
Тут только я заметила, что Игорь весь напрягся и вот-вот вцепится в нападавших. В доли мгновения даже гордость успела ощутить – страх за меня у Игорька сейчас был явно сильнее, чем за себя. Еще я ощутила ужас – если начнется драка, ему несдобровать. Это не бандюки из деревни Гадюкино, это – цепные псы, к тому же вооруженные: я была уверена, что в руке второго не травматический пистолет, а настоящий.
Что успела сказать, точно не помню. Наверное, что-то типа: «Игорек, не надо. Все будет хорошо, обещаю».
И – поразительно! – амбал, что держал мою руку, тоже обратился к нему, даже по имени назвал: «Игорь, не лезь! Она завтра вернется».
Но Игумнов уже вскочил со стула и схватил бугая за вторую руку.
На шум начали оборачиваться люди. С секунды на секунду должна была появиться служба безопасности.
«Мой» бандит несколькими рывками попытался стряхнуть Игорька с руки. Как вцепившуюся собаку. Но Игорь и был словно питбуль. Я видела его лицо и понимала: он не отступит.
Выстрела не услышала. Увидела только, как Игорь отшатнулся назад и, покачнувшись, упал на пол. Куда попала пуля, я не поняла, но все равно внизу живота стало сразу холодно.
Бугай с силой потянул меня в глубь ресторана. Как оказалось позже – к служебному выходу.
Второй, стрелявший в Игорешу, теперь уже не скрывая пистолета, почти бежал за нами следом.
Народ шарахался от нас по сторонам.
Мы пробежали, вернее, он меня протащил по длинному коридору, за которым оказались наполовину открытые широкие двери. За ними уже виднелась улица.
Еще пара секунд – и он бы вытащил меня из клуба. Но в проходе появился человек.
Бугай выпустил мою руку, на бегу отбросил его в сторону и выбежал прочь.
Однако в дверь уже вбежал второй парень. В его руке тоже было оружие. Мне показалось, он целится в меня.
Мне никогда не было так страшно: я своими глазами видела дырку в дуле, из которой вылетает пуля.
И она вылетела.
Пули не видела, видела выскочивший из ствола сноп желто-белого пламени и услышала грохот.
Не сразу поняла, что жива. Только тогда, когда этот парень, который стрелял, обнял меня и тревожно спросил: «Ты цела?»
Я поняла: свои.
Потом, обернувшись, увидела на полу лежавшее тело второго бандита. Из-под него медленно вытекала темная лужица крови.
Первый, видно, успел убежать, иначе бы его сюда притащили.
Я вспомнила про Игорька, и меня захлестнула волна тоски.
Искал любимую – нашел смерть.
Я почему-то сразу была уверена, что Игорешу убили. На мой прямой вопрос ментовский начальник – уже после, в каком-то кабинетике, когда врач накладывал мне на плечо манжету тонометра, – сказал, что Игумнов ранен и сейчас с ним занимаются доктора.
Но я знала точно: Игорька больше нет.
Потом ко мне прорвался Рыженький. Он пролез сквозь образовавшуюся в кабинетике крошечную толпу, протер носовым платком запотевшие с улицы очки, взял мою руку и просто стоял рядом, ничего не говоря и ни о чем не спрашивая.
Я была благодарна ему за это молчание.
И еще за одну вещь.
Когда я решилась посмотреть ему в глаза, то не обнаружила в них никакой радости от исчезновения конкурента. Я пристально в него всматривалась. Нет, он не горевал. Но не отводил своих глаз. А когда шепнул мне, что Игорь мертв, было видно, что Савченко очень зол и расстроен.
Потом – через неделю, наверное, перед тем как мы уехали из Москвы, – Бориска сознался. Сказал, что я – только его женщина. И что он всегда был уверен в своей победе. А бандиты у него чистоту этой победы отняли.
Вот такой у нас скромный Рыжий.
В больницу меня не повезли, мама отбила. Объяснила, что бабушка – заслуженный врач Российской Федерации и будет следить за мной ежеминутно. Она никого не обманула.
Бабуля утешать меня не стала. Только обняла за плечи и сказала: «На все воля божья». Никогда не замечала за ней религиозности.
Странно, но стало легче. Потому что мысль о том, что Игорек погиб из-за меня, все-таки присутствовала в сознании.
Кстати, Вера Ивановна загрузила меня по полной программе, но не заботой и пилюлями, а домашними хлопотами. Причем делала это абсолютно по-иезуитски: начинала мыть пол – мне приходилось отбирать швабру. Или протирать бесчисленные мамины статуэтки – она собирала фарфоровые фигурки танцовщиц. Или чистить картошку и мелко-мелко резать овощи. В результате я постоянно была занята какой-то идиотской работой и у меня не было времени думать о самом ужасном.
Охраняли нас теперь постоянно: один – на лестничной клетке, второй прохаживался вдоль окон, перед подъездом.
Был еще третий.
Савченко вселился в нашу квартиру дневным жильцом: раскладывал на столе бумаги и ноутбук, после чего углублялся в работу. Днем Бабуля кормила его обедом, а потом он снова что-то там программировал.
Однажды я решила понять, чем занимается мой лучший друг.
Он дал мне почитать краткое описание темы диплома. Из двенадцати полновесных строк я поняла слов пятнадцать, не считая местоимений. Зато там было сказано, что Борис Витальевич Савченко – автор трех научных печатных работ и одного изобретения.