Вера, Надежда, Виктория
Шрифт:
Когда подошли к зданию – оно было чуть во дворе, без неона и даже большой вывески, – Ефим с ужасом увидел, что в труповозку-«Скорую» затаскивают на носилках полностью упакованное в пластиковый мешок тело. А из подъезда клуба выносят еще одно.
Потом Береславский увидел Перова. Бросился к генералу.
– Все в порядке, – немногословно ответил тот. – Почти в порядке. Шок, конечно, есть, с ней работает доктор. Но физически – цела-невредима. А вот Игумнов убит.
– Игумнов? – поразился Ефим.
– Да. Пока непонятно, то ли он ее сдал, то ли с ним как с живцом сработали. Непохоже, что сдал. Свидетели в один голос говорят – пытался девчонку защитить. Полез на пистолет, получил пулю в голову.
– Бедняга Вичка, – вздохнул Береславский. – Вот уж совсем ненужный жизненный опыт. А почему два тела?
– Один из нападавших. Мои подоспели вовремя, девушку отбили. Второй пока скрылся, но, думаю, ненадолго: машину срисовали, лицо с камер сейчас снимем.
В этот момент краем глаза профессор уловил возмущенное движение на левом фланге. Присмотревшись, увидел знакомую рыжую голову.
– Можно вон того рыжего очкарика пропустить? – попросил он Перова. – Это Вичкин друг. Я думаю, с ним ей будет легче.
– Не вопрос, – сказал Перов и отдал приказ помощнику.
Бориску проводили внутрь.
Сам Ефим к Вичке не пошел. Его помощь была не нужна. Пусть лучше будет Борис и, как подъедет, – Надежда.
А там время вылечит.
Тем более что, как следовало из его собственных наблюдений, Вичка однозначного решения – кого выбрать – пока не приняла.
Вместо нее, похоже, распорядилась судьба.
Глава 26
Вичка и Бабуля
18 января 2011 года. Приволжск
Прошло почти две недели, а я все еще не могу прийти в себя. Картина стоит у меня перед глазами, не забываясь и не тускнея. И, боюсь, не забудется никогда.
Мы сидели с Игорем – покойным Игорем, как вспомню, так снова хочется плакать, – смотрели отснятый им дипломный фильм.
Мы снова были в «Лимоне», вокруг опять фланировала топовая публика, но в отличие от первого посещения мне сейчас точно было не до нее.
Я даже не представляла себе, насколько Игорь талантлив.
Фильм был посвящен старым бабкам. Из древних, зачастую умирающих, северных уральских деревень, с почерневшими избами, по окна вросшими в землю.
А еще – Уралу, с его невысокими, но могучими горами, дремучими лесами и огромным количеством совсем не сказочных видов, которые, однако, в Игоревом исполнении завораживали, заставляя меня забыть про окружавшую обстановку.
Бабки в его кино занимались тем, что просто жили. Пололи свои огороды. Пилили дрова на зиму. Кормили цыплят. Чинили безнадежно покосившиеся плетни, чтобы животные не уничтожали и без того скромные плоды их тяжкого труда.
Иногда в кадр попадали мужские лица, тоже немолодые. Их было очень мало.
А трезвых и здоровых – и того меньше.
Несмотря ни на что, бабки не горевали, а просто жили своей насыщенной каждодневными делами жизнью. И даже успевали ей радоваться: летним закатным сидением на завалинке, под приятную беседу. Песней под рюмочку зимним вечером. Песней на коллективном покосе – уже безо всякой рюмочки, под размеренные неспешные движения.
Покос меня вообще поразил.
Коллективным его можно было назвать с большой натяжкой: траву на лугу перед склоном некрутой горы косили четыре старухи. Однако было что-то завораживающее в ритмичном движении, в надтреснутых, но спевшихся за долгие десятилетия старушечьих голосах, в траве, покрытой капельками росы, освещаемыми встающим беловато-розовым солнцем.
Несомненно, Игорек был талантом. А может, и гением.
И хотя мне он сообщил, что больше ничем подобным заниматься не будет – денег на этом не заработать, – я уже была им горда.
А будет не будет – бабушка надвое сказала, особенно если в планировании его творческих устремлений я буду принимать какое-то участие.
Нет, я еще ничего не решила.
Вернее, мне показалось однажды, что решила. Даже примерила к себе его фамилию. Виктория Игумнова.
А что, нормально звучит. Однако когда представила, что не смогу больше ежедневно, в любое время дня и ночи, видеть своего поросенкообразного друга, моя решимость заметно увяла.
Похоже, Бориска все-таки зацепил меня своими коротко стриженными коготками и маленькими печальными глазками.
Я не хотела оставаться без него.
Это была проблема. Когда ее обдумывала – порой хотелось всплакнуть от неразрешимости.
Бабуля успокаивала. Как всегда – мудро: лучше проблемы с выбором, чем полное отсутствие спроса. Как будущая пиарвумен, то есть тоже участница маркетингового процесса, я была с ней согласна. Но когда думала, что одного из них придется все же лишиться – причем навсегда, не заводить же двух мужей сразу, – так становилось сильно грустно.
Бабуля снова утешала. Сказала, что если решение дается с таким трудом и болью – просто отложи его принятие. Жизнь все рассудит сама.
Боже, как же она оказалась права…
Мы смотрели с ним фильм на его модном «эйрбуке» – я витала в Уральских горах и в своих девичьих проблемах, – как вдруг позвонил мой препод, Береславский. Давненько я о нем не слышала, он куда-то свалил, и мамуля упорно не кололась куда.
Звонок был неожиданный и довольно приятный – если раньше Ефим Аркадьевич умело отшивал меня от дел, то теперь я ему, видите ли, понадобилась.
Правда, удовольствие испытала недолгое. Беседа очень быстро перешла на личное, коснувшись наших с Игумновым отношений. Он надавил на больное, назвав Игоряшу предателем. Намек на поведение Игоря в том кафе, по дороге к Пскову. Я отшила непрошеного советчика – как будто меня саму не напрягла та история – и дала отбой.
Мы продолжили просмотр Игорешиного шедевра, а я уже предвкушала, как официант принесет давно заказанный «стейк обычный» – быстрым обслуживанием «Лимон» не славился никогда. Если гости сюда пришли – значит, уже не спешат.