Верни мне крылья, любимая
Шрифт:
Было бы чудесно после стольких недель плена увидеть знакомое лицо! Как жаль, что нельзя тоже подняться в воздух и полететь навстречу своему сородичу.
Но вот крылатая фигура приблизилась, покружила над мачтами, над белыми, надутыми ветром парусами. Дьяр следил за ней, запрокинув голову и счастливо улыбаясь.
Потом замахал руками и закричал:
— Эй, это я! Дьяр, сын Аланды и Рэйвена, хранителя Огня!
Черные крылья дрогнули. Мужчина в небе спустился ниже, и Дьяр с радостью узнал в нем своего двоюродного брата, старшего сына дяди Бьерна.
—
Он запнулся, не представляя, как сказать о своем увечье. Не орать же о нем на весь корабль, да и не объяснить такое в двух словах.
— Я не могу летать. С мамой и отцом все в порядке? Вход в Петлю открывается тем же заклинанием?
Зависнув над мачтой, Фольн смотрел на него и молчал, затем перевел взгляд на Арабеллу за спиной Дьяра.
— Это моя истинная, Фоль. Представляешь, я нашел истинную!
Как же счастлив он был оказаться дома, увидеть родственника. Вспомнилось, как в детстве они с двоюродным братом летали над морем наперегонки с сапсанами, как уже взрослые делились впечатлениями об уроках в храме любви и надеялись скорее встретить избранницу.
Переполненный эмоциями, охваченный самой настоящей эйфорией, Дьяр подошел ближе к мачте.
— Фоль?
Но Фольн ничего не ответил на его восторженную речь. Вместо этого он вскинул руки, между которыми внезапно возник шипящий огненный шар.
И этот шар, этот разрушительный сгусток огня он, замахнувшись, запустил прямо в корабль.
Вспыхнули мачты. Затрещало дерево.
— Фоль, что… — Дьяр застыл, не веря своим глазам.
Языки пламени взвились вверх, стремительно пожирая парусину, перекидываясь на реи, расползаясь по канатам, натянутым между мачтами.
Где-то за спиной раздались крики команды, полные ужаса и паники, а Дьяр смотрел на этот кошмар, на то, как судно, на котором они плывут, сгорает в огне, и не мог пошевелиться. Ему казалось, будто он спит, что вот-вот проснется и обнаружит себя в каюте, в постели, под теплым боком любимой невесты.
Этого не может быть. Не может быть. Ему чудится.
Фольн зачем? Что ты делаешь?
— Вернулся все-таки, — с ненавистью прошипел двоюродный брат, которому Дьяр так радовался вначале. Новый шар огня затрещал в его руках.
Новый шар.
Дурное предчувствие сдавило горло ледяным кулаком.
— Нет! — закричал Дьяр во всю силу легких.
А шар уже летел, уже пронзал воздух, раскаляя его своим чудовищным жаром.
В сторону Арабеллы, растерянно замершей позади.
Миг — и его невеста, его возлюбленная, его жизнь и душа, вспыхнула живым факелом.
* * *
Конец. Это конец.
Он понял, что никогда не забудет, как она кричала от боли. Темная фигура, объятая пламенем, будет стоять перед его глазами всю жизнь. Сколько бы ни прошло времени, этот кошмар из памяти не сотрется. Он станет поджидать его каждую ночь под закрытыми веками — жуткий сон, в котором его возлюбленная горит и зовет на помощь.
А он ничего, не ничего не может сделать.
Владей
А огонь и без того был повсюду.
Посреди раскаленного ада, под горящими парусами корабля, идущего ко дну, под крики перепуганных до смерти людей, под дикий нечеловеческий вопль Арабеллы Дьяр бросился к ближайшей бочке с водой. Эти бочки — одни с водой, другие с песком — стояли здесь на случай пожара, вот только Дьяр с отчаянием понимал: поздно, повреждения, полученные его любимой, смертельны. В магическом пламене живая плоть сгорает, как сухой лист бумаги. За секунды.
Он плакал. Волок гигантскую бочку с водой и обливался слезами, как пятилетний ребенок.
А она кричала, кричала, кричала. В огне. Так дико, так страшно.
Этот жуткий, истошный крик разрывал его барабанные перепонки, отдавался в голове эхом, стоял и стоял в ушах.
Если Арабелла умрет, продолжать жить нет смысла.
А она умрет. Ее не спасти.
Вокруг, подхваченные ветром, летали обрывки пылающего брезента. Краем глаза Дьяр заметил, что команда спешно покидает обреченное судно, спуская на воду шлюпку. Где-то над головой, над бездной огня, над трещащими мачтами и горящими парусами, стервятником в небе кружила крылатая фигура.
Дьяр мог бы попытаться сбить ее с помощью своей силы, да не было на это времени.
Арабелла.
Он должен что-то сделать, пусть даже в этом нет смысла.
Поздно. Поздно. Поздно.
Женский крик, от которого сердце билось в агонии, а душа истекала кровью, неожиданно оборвался.
Черный от сажи, опухший от слез Дьяр дотащил бочку до того места, где бросил Арабеллу пылать живым факелом. Но вместо любимой нашел на темном закопченном полу горстку пепла.
Горстка пепла — все, что осталось от его истинной. От его жизни. От его счастья. От его души.
Бочка выпала из рук. Из нее на палубу выплеснулась вода.
Ошеломленный, Дьяр смотрел на черную пыль у своих ног.
Это его любимая? Его Арабелла?
Эта кучка черного праха — она?
Он взвыл. Запрокинул голову к пылающим небесам и заорал во всю силу легких. Завопил так, словно хотел выкричать из себя жизнь. Кричал и кричал, как безумец, а потом рухнул на колени перед останками своей души и зарылся в прах пальцами, словно пытался отыскать в нем Арабеллу.
Как же так?
Они почти добрались до дома. Были так счастливы. Строили планы.
Рыдая, Дьяр стиснул в кулаках еще теплый пепел.
— Ты не станешь новым Хранителем, — раздался сверху голос ненавистного Фольна, укравшего у него будущее.
Так вот из-за чего его предали!
Из-за власти! Из-за такой мелочи! Кому нужна эта власть, когда ладони черные от праха любимой женщины?
Опустив голову, Дьяр безумным взглядом уставился на свои руки: темный пепел забился под ногти, в каждую трещинку кожи, сделал линии на ладонях черными.