Весьма опасная игра

Лайл Гэвин

Здоровяк сидел на краешке кровати и явно не вникал в то, что слышал, но бессознательно оценивал, как все происходит, то есть вел себя, как прекрасно вышколенный полицейский.

Я начал пояснять:

– Я бы сказал, что один из закрылков не вышел до конца, когда с другим это случилось. Со стороны... правого борта... привод не сработал. Наполовину закрылки были уже выпущены, я это видел, и как раз пришло время выпускать их до отказа. Вот тут он и перевернулся. Невыход одного мог привести к такому результату.

Я слышал, что-то подобное случилось в Вискаунте возле Манчестера несколько лет назад. Самолет при посадке перевернулся и все погибли.

Никонен кивнул.

– Закрылки – простите меня за безграмотность – используются для торможения при посадке?

– Нет, это не главная их задача. Они действительно снижают скорость, но основное назначение – обеспечение устойчивости на малых скоростях. С ними можно удержать машину на самой малой скорости до точки касания.

– С какой скоростью мистер Адлер приземлялся?

– Что-то около пятидесяти узлов – примерно девяносто километров в час. Но когда он разбился, скорость была больше, узлов под семьдесят.

– Хорошо, – он сделал пометку в блокноте. – Мог ли он раньше выяснить, что закрылки не работают как надо? – он улыбнулся. – Или это глупый вопрос?

– Черт подери, конечно он не знал, что один закрылок не выйдет до отказа. Скорее всего взлетел он с наполовину выдвинутыми закрылками и перед взлетом, вероятно, проверил их движение до отказа – по крайней мере должен был по инструкциям. Правда, насколько я знаю, летная практика Оскара не всегда соответствовала инструкциям.

Никонен скомкал свою сигарету и очень спокойно заметил:

– Судя по всему, это основной вопрос, мистер Кери. Наверно так это и было. Если Оскар проверял закрылки перед взлетом, то у него случилась механическая неисправность, приведшая к катастрофе. Если нет, тогда, возможно, кто-то это подстроил. И подстроил весьма эффективно.

Я сказал:

– Ваше расследование этот вопрос закроет.

Он кивнул, сделал еще одну пометку в блокноте и закурил новую сигарету. Затем без всякой перемены в тоне спросил:

– А предыдущий английский самолет, тот почему потерпел аварию?

– У него в полете загорелся мотор.

– В Лапландии осенний воздух исключительно зноен, я согласен. Вы видите какую-то связь между этими авариями?

– Я бы сказал – нет.

Он задумчиво на меня посмотрел. Затем сказал:

– Первое, что меня удивило и озадачило, – это как вам, англичанину, разрешили здесь работать пилотом. У нас много собственных прекрасных летчиков и работы на всех не хватает. Так что я ознакомился с вашей лицензией на работу. Ей уже немало лет, но все документы до сих пор действуют.

Я спросил:

– Какое это имеет отношение к происходящему?

– Я только рассказываю вам кое-что из того, что вы возможно забыли. Так я обнаружил, что вам

разрешили работать здесь вследствие дружеских отношений с некоей персоной, в то время очень высокопоставленным человеком, выдающимся гражданином Финляндии. Не знаю, как вам это удалось, мистер Кери. И первой мыслью было, что вы, должно быть, в свое время оказали Финляндии ценные услуги. Но никаких документов по этому поводу, разумеется, не обнаружилось.

– Да, – сказал я, – начинаю понимать, к чему вы клоните. Этот человек умер. Теперь нет никого, кто помешал бы определенным лицам изъять мою лицензию. И все, что для этого нужно – оповестить их о недружелюбном отношении ко мне вашего ведомства.

Он опять кивнул.

– Я думаю, и одного слова было бы достаточно. Но это дело длинное и нудное, а мне нужен быстрый результат. Пожалуй, будет больше пользы, если я засажу вас в тюрьму.

– На каком основании?

– На каком вам больше нравится, мистер Кери. Ну скажем "в интересах национальной безопасности", пока не будет доказано обратное. Тогда все превратится в досадную ошибку. – Его глаза стали холодными и жесткими. – И вы даже представить не можете, как много ошибок я готов совершить.

Мы долго и внимательно смотрели друг на друга.

Кто-то постучал в дверь. Здоровяк взглянул на Никонена, затем привел себя в состояние готовности и осведомился, кто там.

Никонен сказал более мягко:

– В ваших неприятностях нет ничего необычного, мистер Кери. Вы просто ненавидите полицейских.

– Да нет, только тех, которых встречал до настоящего времени.

Миссис Бикман спросила из-за двери:

– Билл Кери здесь?

Полицейский развернулся и взглянул на Никонена, придерживая дверь едва открытой.

Дверь резко с треском распахнулась и треснула его по затылку.

В проеме стояла миссис Бикман, тряся ушибленной ступней.

– Надеюсь, я вам не помешала, – ледяным тоном произнесла она. – Я пришла исключительно с целью выяснить, сможете ли вы сегодня со мной поужинать.

Я встал.

– Весьма бы рад, миссис Бикман, но должен предупредить, что сегодня вечером я могу оказаться за решеткой.

И глянул вниз на сидящего Никонена.

Тот медленно поднял голову, печально на меня посмотрел, затем повернулся к ней:

– Мистер Кери преувеличивает, миссис Бикман. Я не вижу причин, почему бы ему не поужинать с вами.

Она отвесила ему легкий иронический поклон.

– Благодарю вас, сэр.

Затем повернулась ко мне:

– Тогда около восьми?

– Я приду.

Могу и не успеть, если не управлюсь с делом Вейко за три часа, но я не собирался распинаться перед Никоненом о своей работе на Вейко. Если он искал повода посадить меня под колпак, пусть найдет его самостоятельно.

Миссис Бикман сказала: