Весьма опасная игра
Шрифт:
Но тут уж я действительно решил его найти. Теперь мне было не так важно, полетим мы с ним куда или нет, хоть дело все равно есть дело.
Но очень уж хотелось мне узнать, почему это он жаждал куда-то улететь. Так что я продолжал шагать по дороге.
Его большой дом, большой по крайней мере для Лапландии, построенный в стиле Беквудского модерна, скорее напоминал швейцарское шале. Широкая, тяжелая крыша спускалась почти до окон первого этажа. Так что на втором этаже окна были только спереди и сзади.
Дом сложен из огромных бревен, срубленный в лапу на манер лесной
Оконные рамы, выполненные из металла, разделены на маленькие сектора, и все окно казалось защищенным крупной решеткой.
Входная дверь была сама старина, возможно даже из центральной Европы. Тяжелое изделие из дубового бруса со множеством литых деталей из железа и больших кованных гвоздей. Проще пробить дыру в стене, чем пробиться через эту дверь.
Все это выглядело достаточно причудливо, если не знать Вейко и доводов, заставивших его выбрать именно такую резиденцию. Если кто-нибудь станет бушевать около двери и кричать: "– Откройте или вышибем ее к чертовой матери!", он может оставаться там и разбивать обувку и кулаки, пока Вейко будет совать в печь очередную порцию документов. Чтобы пробиться через окно, его придется выставлять целиком.
Спустился вечер; только крыша еще освещалась солнцем, но в доме ни проблеска электрического света. Я напрямую пересек то, что могло числиться лужайкой перед входом, если бы кто-нибудь удосужился выкосить ее этим летом. Подойдя к двери, я нажал звонок. Затем отступил назад, чтобы меня было видно из окон, и Вейко убедился в приемлемости посетителя. Немного погодя нажал кнопку снова.
Спустя еще немного я отошел и заорал:
– Эй, кто вызывал первоклассного вольного пилота?
Деревья всей округи подхватили крик, изменили его на свой манер, передавая все дальше, и звук, удаляясь, постепенно затихал в лесу, который, как обычно, откликался глухим эхом. Все это вызывало щемящее чувство одиночества. Я обошел дом. Окна были закрыты и плотно завешены шторами. Задняя дверь была почти столь же несокрушимой конструкцией, что и передняя, и тоже крепко заперта. Голубой "сааб" Вейко стоял на дорожке. Я вернулся к парадному входу и нажал звонок в последний раз перед тем, как снова прошествовать обратно в город, чтобы столкнуться с ним в "Майнио" носом к носу через какие-нибудь полчаса. И просто чтобы еще раз убедиться в неприступности сей крепости, я толкнул дверь.
Она со стуком открылась нараспашку.
Я вошел внутрь крадучись и на цыпочках, инстинктивно затаив дыхание, прислушиваясь, стараясь уловить чужое, не столь тщательно сдерживаемое. Это было полной бессмыслицей после колокольного звона дверного звонка и трубных призывов до хрипоты в течение пяти минут.
В коридоре, между обшитыми панелями стенами, царил глубокий полумрак. Я прошел по нему и приоткрыл дверь кабинета.
Здесь было чуточку светлей. Достаточно, чтобы увидеть, что по комнате прошелся смерч.
Все книги были сметены с полок, ящики двух огромных комодов, которые Вейко
Неправдоподобно огромный датский письменный стол темным мрачным островом громоздился в центре комнаты. Высоченное черное кожаное кресло с внушительным подголовником позади стола было развернуто ко мне спинкой. Я передвинулся от двери в сторону и облокотился на высокую керамическую печь в углу. Печь была теплая. Я сунул сигарету в рот, но не закурил, и стал обозревать этот погром.
По прошествии некоторого времени кое-что стало складываться в определенную картину. Некто обработал комнату до основания, быстро и профессионально. Меня сильно беспокоило кресло за столом. Я сунул сигарету обратно в карман рубашки, осмотрительно переставляя ноги двинулся напрямик и резко развернул его вокруг оси. Вейко мягко сполз на пол, и его лицо уткнулось в мою ступню. Я не мог прыгнуть на два фута вверх и на двенадцать футов назад, так как состояние комнаты не давало такой возможности. И все же я отпрыгнул.
Вновь я обнаружил себя возле печки с сигаретой, возвращенной в рот, и при том засунутой очень глубоко. Я опять ее не закурил, снова положив в карман, медленно вернулся к телу и перевернул его. Лицо Вейко было умиротворенным, чуть ли не дружелюбным.
Одного этого было достаточно, чтобы убедить меня, что он безусловно мертв.
На нем был тот же темный костюм, белая рубашка и серебристый галстук, но с тремя пулевыми отверстиями поперек него. Кровотечение было небольшим и уже практически прекратилось. Коричневые пятна остались на бумагах, которые он смахнул со стола, сползая с кресла. Я прощупал его карманы и, не найдя ничего интересного, отступил назад. Затем обратил внимание на то, что выскользнуло из кресла вместе с ним – револьвер.
В первый момент я подумал, что обнаружил орудие убийства, затем понял, что из этой штуки никто не стрелял многие годы. Он был почти такой же громадный и старый, как пушка времен Ватерлоо: металл стал темно-коричневым и пятнистым от ржавчины.
Я полагал, что кое-что знаю о стрелковом оружии, но мне понадобилось долго напряженно вглядываться в сумерках, чтобы определить, что это такое: пистолет образца 1874г., когда-то бывший на вооружении французской армии. Если выстрелить из него сейчас, скорее всего вам оторвет руку. Но похоже, Вейко пытался это сделать.
Должно быть, выхватил его из ящика – но вы же не можете мгновенно вытащить и навести на цель полевую пушку вроде этой, так что пока он ее вытаскивал и потихоньку поднимал в позицию прицеливания, некто быстренько выхватил что-то более современное и поделал три кругленькие дырки в его галстуке.
Теперь в моем распоряжении было два варианта: исчезнуть и раствориться в пространстве или вызвать полицию. Внутренний голос настаивал на первом варианте. Но какой бы вариант я не принял, следовало просмотреть все бумаги на его столе и убедиться, нет ли моего имени в календаре или в других бумагах. Если сейчас не обнаружу я, потом на это наткнется полиция.