Весной, в субботу
Шрифт:
Она медленно спускалась по лестнице. У подъезда её ждали Лосева и Бойченко. Антонина Фёдоровна вся в настороженном, напряжённом внимании.
– Наконец-то и вы, Анна Егоровна! Конечно, это ваше личное дело, и Владимир Федотыч согласился со мной. Но личное здесь перемешано с общественным, и всё-таки мы хотели бы знать... Что вы сказали, оставшись одна?
– Да мне скрывать нечего.
– Шумилова грустно улыбнулась.
– Пригласила на ужин.
– Кого?
– Лосева по-бабьи всплеснула руками.
– Я не ослышалась? Эту распущенную девицу?
–
– Мне искренне жаль вас, Анна Егоровна, - продолжала Антонина Фёдоровна.
– И вашего Диму жаль. За детей надо воевать! О, если б вы знали, как я за своего младшего сражалась.
– А чего воевать? Понравилась мне девчонка-то. Как Димку от нас обороняла.
– Шумилова коротко рассмеялась.
– Чего уж там распущенная? Не успела ещё распуститься. Ей всего-то лет. Да она ещё станет верной женой и заботливой матерью своих детей.
– Но может и другое быть.
– критически сказала Лосева.
– По крайней мере, я не пожелала бы, чтобы в процесс её перевоспитания были замешены мои дети.
– Ну, значит, такая моя судьба, - шумно вздохнула Шумилова.
– И вообще, зря вы со мной связались. Испортила я вам обедню. Простите уж!
– Нет, нет! Пожалуй, вы внесли свежую струю в наше дело.
– Да-да, свежую струю, - поддакнул Владимир Федотыч.
– И просим участвовать ещё.
– Антонина Фёдоровна поощрительно улыбнулась.
Вон к чему вела! Шумилова протестующе замотала головой. Но Лосева и слушать не захотела её возражений.
Попрощавшись с членами Комитета Общественного Спасения, Анна медленно, скользя по рыхлому, подтаявшему снегу, зашагала к дому. Вот ведь прилипли! И без того забот хватает. Ну да ладно, найдёт она время, это только так говорится, что его не хватает, а выкроить-то всегда можно. Но главное: кто она такая других судить-рядить?
На лестничной площадке меж этажами, переминаясь с ноги на ногу, стоял Шумилов, а рядом с ним на бетонном полу - потёртый матерчатый чемодан.
– Гляди-ка, уже здесь? Ну, шустрый!
– А что тянуть?
– Он глянул на неё с опасением.
– Договорились же. Вот и прибыл.
– Немного же ты нажил за эти годы.
– Она посмотрела на чемодан.
– Кой-какие вещи в общежитии остались, а ещё, вот, видишь?
– он распахнул пальто.
Под пальто у него было два или три пиджака, надетые один на другой.
– То-то я вижу, ты прямо на глазах распух.
– Есть маленько, - облегчённо заулыбался он.
– А в чемодане-то что? Коли весь гардероб на себя напялил?
– У меня там телячья вырезка. Свежая. Между прочим, могу и жаркое приготовить.
– Ну, хоть этому за десять лет научился, - усмехнулась она.
– Входи уж, блудный муж.
Вечером пришёл Дмитрий со своей подружкой. Сели в зале, за стол накрытый цветастой скатертью. Шумилов был возбуждён, хлопотлив, неумеренно весел и постоянно балаболил, считая долгом развлекать компанию. Жаркое, которое он приготовил, удалось на славу. Анна же чувствовала себя слегка виноватой: импровизированный ужин получился не так хорош, как в лучших домах европейских столиц; не хватало фруктов и шампанского к праздничному, по её задумке, столу. Никто её, правда, не попрекал, а Шумилов, сориентировавшись, предложил:
– А у меня и коньячишко есть... бутылёк сувенирный. Можно открыть? Чисто символически, а?
Димкина подружка сидела скованная и смущённая. Анна перестроилась и стала её поддразнивать:
– Что ж ты, милая, поутихла? Днём вон какая бойкая была!
– Да ладно, мама, не смущай Зосю, - вступился Дмитрий.
Шумилова поглядела на сына и сама притихла, поражённая неожиданной мыслью: вот Димка не имеет "собственного мнения", "не может постоять за себя", "делает, что другие велят", но в конечном счёте почему-то получается, как он хочет. И вот даже сегодня, с девчонкой этой. Сама же пригласила и тем самым как бы поощрила сына на дальнейшие встречи. А вдруг правда на стороне Антонины? Тогда хлебать горя, не перехлебать. И вообще, забот полон рот. Мужика, гулевана, зачем-то приняла. Господи, сделай так, чтобы близкие люди навсегда завязали с древнейшими профессиями...
– Мам, ты опять загрустила.
– Да нет, я ничего. Не обращайте внимания.
В третий раз проверещал ужасный, неприятного звучания, звонок. Дмитрий приподнялся, но Шумилова рукой осадила его: "Сиди!" - и сама вылезла из-за стола. За порогом - знакомый по утру студент-почтальон. И опять с телеграммой. На этот раз со срочной.
– Опять по-латынски адрес прочитал?
– Нет, я пять раз перечитывал. Всё сходится. Вам. Так что берите и расписывайтесь.
Она взяла телеграмму. И в самом деле: сходится. Шумиловой Анне Егоровне. Пошла в гостиную, на ходу срывая ленточку.
– Мама, что там?
– Какая-то странная телеграмма пришла на моё имя: "Буду вечером. Ризюме: готовься встрече. Твой Василий".
– В самом тексте я ничего странного не вижу, - подумав, сказал Дмитрий.
– Ризюме - это, очевидно, резюме. Но почему тебе? От кого?
– Ума не приложу.
– А откуда отправлена? Посмотри, там должно быть указано.
– Из каких-то Курачей.
– Анна ещё раз заглянула в текст.
– За городом... курортное местечко... ясно, - приподнимаясь, забормотал Шумилов.
– Значит, ты, Анна, всё-таки поманила инженера? Что ж, не буду мешать. Самоудаляюсь... Где мой чемодан?
– Да перестань ломаться, клоун!
– Она вспыхнула, возмутилась.
– Его вовсе и не Василием звать.
Когда допили коньяк, явился младший, Вениамин. Странно, что на гостей он глянул без всякого удивления. Отца небрежно хлопнул по плечу, поприветствовал и девчонку:
– А, это ты, Зоська!
– и накинулся на еду.
Проголодался парень, стал уплетать жаркое, картошку. Шумилова не отвлекала: понятно, набегался. И только когда наелся вдоволь и откинулся от стола, спросила: