Ветвь оливы
Шрифт:
— Если значительной их части отключить мозги, какую бы самую замечательную программу ты в них ни вложил, это деградация. Остальная часть населения — всегда будет кто-то «снаружи», «вне закона», совершенно одичает — и это будет деградация. Но в дальнейшем дикари будут захватывать новые территории, а твои совершенные люди — «безболезненно» терять знания, которые они не добывали сами, и в итоге потеряют и твое главное «знание» о счастье — которое всего лишь привнесенный извне искусственный элемент — стоит только потерять его рецепт и забыть, как с ним обращаться. И «счастье» рассыплется прахом, а деградация останется. Мало того, твой рецепт вскоре возьмут на вооружение другие — не твои «совершенные» люди. — Его глаза загорелись. Еще бы, я
— Но мне удалось разорвать связь! — проговорил он, едва не задыхаясь и глядя на меня с ненавистью. — Я знаю!.. Иначе тебя бы здесь не было, вам было бы наплевать на то, чего не происходит! Что не имеет никакого значения! Вы могли бы вернуть меня и оттуда! Но вы не могли! И это значит, что я прав, а ты… ты просто блефуешь!
Может быть я и собирался блефовать. Но уже понял, что вовсе этого не делаю. И чувствовал от этого, одновременно, невероятное облечение, желание торжествующе воспарить к потолку, и ощущение, будто нас провели и без надобности заманили в ловушку.
— Конечно. Связь тебе разорвать удалось. Потому что ты начисто разладил механизм переноса и потому, что сейчас события идут так, что этот мир становится все менее похожим на наше собственное прошлое — эта ветвь вероятностей стремительно уходит в сторону, и если мы в своем мире потеряли бы еще немного «реального времени», контакт мог быть совершенно утрачен.
— Он уже утрачен! Ты думаешь, я не проверял?! Да, я рисковал вернуться, но я не вернулся! Отсюда возврата нет!
Да, от этих слов и впрямь становилось жарко. Но вряд ли он пробовал это недавно. А с тех пор, как здесь появились мы, вероятности вновь изменили свое течение. Да, в каком-то смысле, все мы творили эту «химеру»…
— Потому что пока ты здесь, сохраняются тенденции к тому, что изменения будут сильными и не в лучшую сторону.
— Тогда что вы здесь делаете? — воскликнул он. И это действительно был самый лучший вопрос. — Почему вы вздумали рискнуть тем, что сами никогда не вернетесь в свой мир и отправились сюда, за мной?!
— Потому что на это есть несколько причин, — сказал я, настолько спокойно, что мне самому это показалось нереальным. — Потому что если есть хоть тень вероятности, что ты можешь быть опасен, это должно быть пресечено в зародыше. Потому что то, что ты делаешь, ужасная глупость, которой можно избежать и которой происходить не должно, даже если это не смертельно опасно в глобальных масштабах. Эта вероятность должна быть сведена к минимуму на всех уровнях. Потому что каждый должен отвечать за свои действия, а я должен отвечать за своих людей, и значит, и за тебя. И за Нейта Карелла. Который, ведь, был невиновен и обманут, верно? Либо совершил ошибку лишь в силу своей молодости и уже успел пожалеть об этом, уверен, что еще раньше, чем я смог отправить его назад. И еще для того, чтобы позже это не повторилось ни с кем из тех, кто может это совершить. А если мы с этим не справимся, может быть и правильно, что нас не должно быть, а механизм должен остаться неисправным. Все мы ответственны за то, что делает каждый из нас.
Он смотрел на меня, бледнея. Будто увидел впервые.
— Ты сумасшедший!
— Может быть. Профессиональный риск.
— Нет, ты действительно сумасшедший! Как ты мог?! Рискнуть всем!!! И всеми! И это значит… значит, что ты никогда ко мне не присоединишься. Раз мог совершить такое!
— Никогда, — подтвердил я. — Но для тебя еще не поздно все прекратить. Все бессмысленно. Остановись. Прекрати.
— Раз мог совершить такое… — повторил он, буравя меня взглядом, и вдруг задышал ровнее и в его лицо начали возвращаться краски. — Значит, ты рискнул бы и в другом!.. Никакого обмена не
— Даже если бы пытался спасти тебя?
Это была та самая попытка. Что ж, пусть он «догадался» и понял, что я — это я. Я тоже многое понял, за что много бы отдал раньше. Мы в расчете. Кроме того, я напугал его. И он мог бы предпринять попытку скрыться. Но теперь он знал, что я слабее его, по крайней мере, считал так. Меня он не стал бы бояться, а отца здесь, рядом, не было. Пусть это его утешит и немного успокоит.
И может быть, он еще задумается о том, что все бесполезно?.. Нет, вряд ли. Я уже понял, что состояние его рассудка куда хуже, чем можно было предположить просто глядя на него или просто его вспоминая. После всего, что было — вряд ли. Он слишком увлекся. Еще в нашем мире. Слишком поздно для него. Мне было его жаль. Особенно теперь, когда я понял, что нашему миру, на самом деле, ничего не грозило. Кто из нас застрахован, чтобы однажды не кончить так же? Чтобы даже память, которую мы по себе оставим, не была отравлена, перечеркнута тем, что мы можем натворить?
Перестав смеяться, он посмотрел на меня по-новому. Мне не понравился этот взгляд. Впрочем, мне и так многое не нравилось. И не должно было.
— Прекрасно, малыш, — произнес он свысока, с чувством собственного превосходства и с ненавистью, его голос отдавал и сталью, и шипением. — Ну что же. Ты, конечно, понимаешь, что вы уже проиграли. Даже если — представим это «если»! — если я не уничтожил ваш старый мир, теперь все мы в новом! И он — мой! А вам никогда не вернуться назад, и вы виноваты сами, вы сами загнали себя в ловушку. Двое из вас уже служат мне. И то же будет с каждым из вас, по доброй воле, или нет. Да, я мог бы уговаривать и убеждать! Но у меня нет времени, пока вас здесь еще слишком много. Вы сами потеряли свой мир. А отнять у меня мой я вам позволять не собираюсь. И может быть, вам все еще есть, что терять? Некоторым из вас?! И именно здесь?!
Он почти яростно и в то же время насмешливо бросил на стол какой-то завертевшийся волчком, зазвеневший, блестящий предмет. Разбрасывая разноцветные искры, он подкатился к моему краю стола, затих и замер. Кольцо с четырьмя изумрудами, похожими на листья клевера.
— И раз ты всего лишь тот, кто ты есть, это все-таки будет иметь для тебя какое-то значение, — услышал я его голос, ставший окончательно ледяным и жестким. — Я уже боялся, что может быть иначе!
XIII. Козыри в рукаве
Иначе быть не могло. Я же знал, что это произойдет, и почти что сам это подстроил. Иногда то, чего боишься и чего подспудно хочешь, удивительно сходятся. Когда никак не можешь разобраться, чего именно хочешь.
— И что же это значит? — наконец медленно проговорил я. — Ты хочешь, чтобы все решилось здесь и сейчас, между нашими отрядами?..
— Нет, — сказал он. — Ты можешь просто отправиться со мною.
— Зачем? — поинтересовался я.
— За нею, — ответил он, — И потому, что мне так хочется.
— Мало ли, кому и чего хочется? — заметил я. — И что значит какое-то кольцо? — я поднял его со стола и деланно равнодушно повертел его в пальцах. — Она даже не носила его.
— При тебе, — он снисходительно улыбался, ничуть не веря моему равнодушию. — Но она на самом деле тебя любит.
«Раз-два-три-четыре…» — мысленно сосчитал я, отгородившись на время от всего, что он мог мне сказать — потом, все потом… и посмотрев в его нетерпеливые глаза, тоже почти улыбнулся.