Вице-президент Бэрр
Шрифт:
— Пожалуй, начнем, — сказал я, вводя новый порядок, и Джефферсон без дальнейших церемоний прочитал верховному судье и мне свою вступительную речь. Я говорю «прочитал нам», ибо больше никто в палате не услышал ни слова, и даже Маршаллу и мне приходилось то и дело наклоняться в креслах, чтобы уловить мудрость, слетавшую с красноречивых уст.
Маршалл, видимо, испугался и обрадовался, когда Джефферсон заявил:
— Расхождения во мнениях — еще не расхождения в принципах. Мы лишь по-разному именуем поборников одной и той же идеи. Мы все республиканцы, и мы все федералисты.
Я же был просто ошеломлен и подавлен его лицемерием: Джефферсон, как никто из американцев, отравил политическую жизнь нации, клеймя именем «монархиста» всякого, кто стоял у него на пути. Правда, речь получилась если и не mea culpa [75] , то содержала скрытое признание прежних крайностей. И то хорошо: народ всегда доволен, видя, что вожди государства, как только их выберут, к переменам уже не стремятся.
Мы с Маршаллом вдруг переглянулись. Джефферсон удивительно путал метафоры. В одном месте он подарил нам образ безумца, бьющегося в «предсмертных корчах», но его словесная алхимия тотчас обратила эти корчи в «волны», и мы чуть не расхохотались.
75
Моя вина (лат).Здесь: покаяние, признание собственных ошибок (лат.).
Но вот Джефферсон сел под сдержанные аплодисменты конгресса, не услышавшего ни слова из его речи.
Верховный судья вышел вперед, и Джефферсон снова встал, уронив несколько страниц. Я их подобрал. Его привели к присяге. Вслед за ним я тоже присягнул в верности конституции Соединенных Штатов. Таким образом, 4 марта 1801 года Томас Джефферсон стал третьим президентом, а Аарон Бэрр третьим вице-президентом двенадцатилетней американской республики.
Все вернулись к обеду в пансионат Конрада, и новый президент скромно направился к дальнему концу стола, несмотря на все попытки сенаторши Браун уступить ему место у камина.
Он сказал мне за весь вечер всего два слова: «Революция началась». Мне стало легче на душе. Значит, все еще есть разница между республиканцами и федералистами.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Мистер Дэвис сегодня утром прислал мне записку, прося оказать ему честь и встретиться с ним в гостинице «Сити».
Когда я приехал, он сидел один в углу бара и тянул пиво из оловянной кружки.
— Как полковник?
— Чудесно. — Полковник и правда последнее время был в хорошей форме. — По крайней мере когда я его в последний раз видел. Два дня назад. Он в Джерси-Сити.
— Сегодня-то он там. — Мистер Дэвис принял свой всегдашний заговорщический вид. — А вот вчера он был в городе. В этой самой гостинице. В половине шестого. Наверху. В особой комнате для встреч.
Мистер Дэвис любит тайны. Я — нет.
— Разумеется, — отрезал я.
— Вам, верно, небезынтересно будет узнать, кого он навещал наверху?
— Быть может.
— Он оставался с мистером Ван Бюреном более сорока минут. Наедине.
— Они старые друзья. — Нет, я не дам мистеру Дэвису меня удивлять. Я переменил тему разговора, и сам егоудивил.
— Мне интересно другое: что же произошло между президентом Джефферсоном и полковником Бэрром после церемонии вступления в должность?
— Что произошло? — Мистер Дэвис надул губы; вид у него был озадаченный: лгать или нет? — Ну, полковник Бэрр попросил всего три должности. Получил две. Я должен был получить третью. За мою работу во время кампании меня хотели назначить инспектором нью-йоркского порта. Но поста этого я не получил, как не получили своего поста и другие друзья Бэрра. Джефферсон отказал бэрритам и заключил союз со старым губернатором Клинтоном и его племянником, молодым Де Уиттом Клинтоном.
Я спросил мистера Дэвиса, почему Джефферсон хотел уничтожить полковника Бэрра. Вопрос простой, и я уже много раз его задавал. К сожалению, я так и не получил на него исчерпывающего ответа.
Мистер Дэвис вздохнул.
— Само собой ясно. Когда Бэрр получил равное количество голосов с Джефферсоном и никак это не использовал, для Джефферсона это решило все. Такие, как Джефферсон, никогда не прощают сопернику, если тот ведет себя благородно. К тому же Джефферсон уже давно задумал — для блага народа, естественно, — после окончания своего второго срока выдвинуть в президенты другого виргинца.
— Джефферсон отличался неблагодарностью.
— Именно. Тут-то и секрет его силы. В отличие от полковника Бэрра он не имел друзей. А только слуг, вроде Мэдисона, Галлатэна, Монро.
— Но он вознаграждал их.
— Мэдисон и Монро продлилиправление Джефферсона на шестнадцать лет. Дружба тут ни при чем. Джефферсон оставался хозяином в республике.
По-моему, он сильно преувеличил; надо бы узнать точку зрения полковника Бэрра. Ведь умер Джефферсон в бедности, да и влияния под конец, кажется, никакого не имел.
К нам подсел невозмутимый молодой человек с громадными бакенбардами, спускающимися на подбородок, и лысой головой.
— Вот и Реджинальд Гауэр. — Сказал так, будто я обязан знать этого человека. Я не знал. Но скоро разобрался, что к чему. Гауэр — печатник. Владеет книжной лавкой. Хочет опубликовать мой памфлет про то, кто отец Мартина Ван Бюрена, «и — что еще важнее, мистер Скайлер, — про политическоевлияние полковника Бэрра на вице-президента. Вчерашняя встреча весьма показательна». Гауэр кивнул мистеру Дэвису, тот кивнул в ответ. Как два китайских болванчика.
— А полковник Бэрр знает, что вы затеваете? — Я повернулся к мистеру Дэвису, старейшему другу и политическому союзнику полковника.
— А полковник знает, что вызатеваете? — Не в бровь, а в глаз.
— Нет. — Я не умею лгать, но и правду тут, пожалуй, не скажешь.
— Леггет хочет убрать Ван Бюрена, потому что тот недостаточно радикален. Мы хотим его убрать, потому что он слишком радикален. Леггет хочет, чтобы президентом стал Джонсон. Мы хотим Клея. Вы, Чарли, мальчик мой, можете угодить нам обоим. Такое редко бывает! — Увеличенные очками глаза мистера Дэвиса смотрели на меня, добродушно помаргивая.