Вид из окна
Шрифт:
— А я на кладбище чувствую умиротворение. И ещё, как это ни странно, дыхание истории. Брожу, читаю эпитафии… При рождении их не пишут, а надо бы.
— Я вроде тоже привыкла к постоянному присутствию смерти. Теперь, кажется, она всегда рядом, за любым углом. Я это поздно поняла… На похоронах Георгия.
— Подожди хоронить своего Георгия, — вдруг сам того не ожидая, сказал Павел.
— Что это значит? — гневно сузила глаза Лиза.
— Можешь считать меня за сумасшедшего, но я видел либо самого Зарайского, либо его очень хорошую копию. Видел — здесь. В виде английского джентльмена. — Сразу отмёл дополнительные вопросы Словцов.
— Хотела бы я на эту копию взглянуть, — задумчиво и совершенно спокойно отреагировала Лиза. — Ты и Вере сказал?
— Сказал.
— А она?
— Не верит.
— Ну это понятно. Казалось бы, тебе-то это вовсе ни к чему, потому я тебе верю… Ладно, давай будем обедать, Павел Сергеевич, наша кормилица, похоже, предпочитает нашему обществу офисную возню. В случае чего, мы ей штрафную нальём, — указала она на бутылку вина.
К обеду приступили молча. Рыба под белым соусом, в который Лиза мелко накрошила зелени, оказалась куда как хороша. Павел не удержался от похвал, но Лиза только отмахнулась: мол, каждый день такое. И Павел вспомнил, как ещё совсем недавно он пластал себе не ломтиками даже, а какими-то странными лохмотьями докторскую колбасу и неровными кусками нарезал хлеб. Такие бутерброды с чаем были его основной пищей. Присутствовали ещё в рационе готовые пельмени-полуфабрикаты и яичница-глазунья. Нынешний же обед вновь напомнил ему абсурдность происходящего. Он ощутил себя в чьей-то многомерной виртуальной игре, этакая русифицированная «Матрица». Но еда была неподдельно вкусной, и Словцов попросил у Лизы дополнительную порцию.
Он поднял на неё глаза и замер от неожиданности. Лиза расстёгивала на себе кофточку, как будто она задыхалась или ей было неимоверно жарко. Бюстгальтера под ней не оказалось, и, увидев два тёмно-коричневых соска, Павел начал подозревать, что сходит с ума. С головой действительно происходило нечто необъяснимое. Казалось, она теперь туго набита мокрой ватой, и здравым мыслям сквозь эту вату практически невозможно пробиться. Последняя из них позволила себя озвучить:
— Ты тоже это чувствуешь? — но прозвучала она совсем в другом мире.
Влечение к Лизе обрело такую силу, что для того, чтобы перебороть его, нужно было минимум удариться с разбегу лицом о стену. А Лиза продолжала раздеваться, и хотя тело её покрылось странными красными пятнами, общей стройности и красоты они не портили, не перекрывали. Тупое вожделение овладело Словцовым, и он даже не понял, что вздорная домработница уже тянет его к себе на диван. Тянет за руку? Или он сам каким-то странным образом перелетел через накрытый стол из кресла, в котором сидел? Из окружающего мира напрочь исчезло всё, кроме магнитящего тела Лизы, и последние очаги сопротивления — мысли о Вере — просто завязли в той самой мокрой вате, которая заменила разум. Вязкое и липкое наваждение погрузило в себя сплетающиеся тела. Сумасшествие ли, временное ли помрачение — так или иначе, всё остальное погасло, как по команде из единого центра. Любые возражения любого порядка в данный момент просто не могли заявить о себе в этой комнате. Но и Лиза выполняла в этой игре далеко не вторичную роль. Скорее, наоборот. Вот только Павел всё равно бы этого не понял. Как не понимает марионетка в кукольном театре, отчего рядом дергается её соседка. И лишь явное отсутствие кукловода ставило под сомнение действие по заданному сценарию. Дьявольское искушение отнимало силы настолько, что после преодоления двух, трех, а, может, и четырех кульминаций, прокативших на одном уровне полного бесконтрольного безумия, куклы Павел и Лиза теперь уже в полном изнеможении провалились в такой же неконтролируемый сон.
Вера застала их обнаженные тела в ворохе беспорядочно разбросанной одежды там же на диване и в первый момент, стараясь постигнуть зрелище не только глазами, усомнилась: живы ли вообще?
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
1
В этот день её задерживали на работе всякие несуразности, необязательная текучка, а перед самым обедом позвонил представитель «Бритиш петролиум», чтобы долго и нудно прощупывать зоны возможного сотрудничества. В итоге общее опоздание к столу составило больше часа. И вот теперь Вера стояла перед странной, завораживающей своей наглостью и нелепостью картиной. Стояла и не могла определиться, что же делать дальше. Для начала очень хотелось перевернуть стол и чисто по-бабски одеть на голову Словцову какое-нибудь блюдо. Почему-то хотелось кастрюлю с макаронами — этакий штамп бытовой ссоры. Но что-то во всём увиденном настораживало больше, чем само зрелище. В такую наглость даже с Лизиной стороны не верилось. Тем не менее, факт был в буквальном смысле на лицо. Трезвое решение — сначала успокоится, а потом уже всё остальное — пришло чисто по-русски вместе с желанием выпить. Глянув на приготовленную явно для неё бутылку вина, Вера Сергеевна цыкнула в её сторону и направилась на кухню, где достала из холодильника дежурную бутылку водки. Наплескала себе две трети стакана и, не сдержавшись, хлопнула дверцей холодильника так, что Словцов открыл-таки глаза.
Вера, сделав несколько глотков, с интересом наблюдала в дверной проём, как он с ужасом осматривается на месте сексуального побоища. Радовало одно: ужас и непонимание в его глазах были неподдельными и очень схожими с теми, которые минуту назад горели в её собственных.
— …здец, — выругался Словцов, от которого она за всё это время ни разу не слышала скверного слова.
Он явно был обескуражен. Торопливо оделся и не решался разбудить Лизавету. Рука его автоматически потянулась к бутылке с вином, а от голоса Веры он вздрогнул так, что, показалось, вместе с ним содрогнулась вся комната, во всяком случае — всё воздушное пространство в ней.
— Лучше — водки, — посоветовала Вера, демонстрируя стакан в своих руках.
— Лучше, — хрипло согласился он, подошёл к холодильнику и бесцеремонно опрокинул в себя остатки водки прямо из горлышка, будто колодезную воду в знойный день.
Выждав пока водка уляжется, он заговорил:
— Я не знаю, что это было, но это точно было не по моему желанию, а, скорее, против него. Полагаю, что все мои аргументы бессмысленны и абсурдны, как и всё, что тут… Короче, я уволен. Вещей у меня немного, соберусь быстро.
— Паша, — нарушила конвенцию об имени Вера, — ты никогда не был похож на банального ловеласа-истребителя, и мне очень хочется тебе верить… — Вера запнулась, теперь после водки ей хотелось просто по-женски заплакать, — Потому что верить уже совсем некому.
— Вер, это наваждение какое-то… — Словцов поискал слова и вспомнил: — Вудистика! Зомбирование! Я даже не знаю, что здесь было… Мы просто обедали. Лиза, конечно, красивая, стройная, вон… — Он набросил на голое тело плед с кресла. — Но я не испытывал… В общем не мог я… Но, получается… Прости, я предчувствовал, что мой кусок счастья просто так мне никто не даст…
— А мой?! — справедливо спросила и одновременно возразила Вера. — Слушай, ты дома… в семье скандалы устраивал?
Павел посмотрел на неё с интересом и, не долго думая, признался:
— Бывало, ещё как. Я же думал, что я поэт…
— А я не хочу, не умею устраивать скандалы.
— Я понял, я тихо уйду, — грустно сказал Словцов и двинулся к лестнице, чтобы подняться в свою комнату собирать вещи.
— Я тебя не выгоняла, — заявила ему вслед Вера, — я ещё сама не знаю, как к этому относиться.
— Зато я знаю…
— Но я тебя и не увольняла.
— По контракту — имею право…
— Паш, ты так говоришь, как будто я в чём-то виновата.
В этот момент пришла в себя Лиза. Она с удивлением, словно только что родилась, осматривалась в комнате. Сообразив, что она голая, а вокруг разбросано её бельё и вещи, Лиза что-то вспомнила и оценила это весьма оригинально:
— Э, я не нанималась кухаркой с полной отдачей! Что за фигня?
— Хочется спросить об этом у тебя, Лиза, — Вера уселась со стаканом в кресло, наблюдая, как спешно одевается её домработница.