Вид из окна
Шрифт:
Дмитрий Александрович изучающе посмотрел на Веру.
— Ты знаешь, это не совсем то, чем я занимаюсь… — Ещё раз прицелился взглядом, но потом заговорил спокойно и также уверенно: — Но твоему «горю» помочь можно. Как раз недавно я встречался в Москве со своим старым другом, который мог бы тебе оказать ряд услуг. Сейчас, посмотрю координаты.
Он вышел с балкона, порылся в визитницах на рабочем столе, нашел нужную и с ней вернулся на веранду.
— Вот, тот, кто тебе нужен. Можешь рассказать ему всё, как доктору, потому как в нашем деле главное — точный диагноз.
— В сущности, Дим, никакого криминала, я просто не хочу, чтобы меня потом по этому следу нашли. И враги… И друзья…
— Вера, для нас желание клиента — закон. Особенно, если оно, собственно, не противоречит этому самому закону. А холдинг? Или мой вопрос неуместен?
— Ему найдётся хозяин… — Вера на секунду задумалась… — я потом дам распоряжения. Дима, я, правда, могу на тебя рассчитывать?
— Всегда! Давай ещё по рюмочке, а то твой угнетённо-грустный вид заставляет меня думать о том, что в жизни произошло что-то непоправимое. Вера, улыбнись ты, всё будет хорошо!
— Мне бы твои оптимизм и энергию, — действительно улыбнулась Вера.
— Лучше сердце обрадовать чашей вина, Чем скорбеть и былые хвалить времена, Трезвый ум налагает на душу оковы: Опьянев, разрывает оковы она, — процитировал Дмитрий Александрович, разливая коньяк, и добавил: — Хайям.
— В последний раз мне озвучивал Хайяма абсолютно пьяный Словцов. До этого он лечил его виршами двух юных гурий.
— Алкоголик, который цитирует Хайяма — не алкоголик, а сознательный пьяница, имеющий под своим пристрастием философскую основу. Контакты у тебя есть, можешь расслабиться.
Вера продолжала в задумчивости крутить между пальцев полученную визитку.
— Не переживай, — уловил её сомнение Дмитрий Александрович. — Конечный результат я проконтролирую. Если тебя это, конечно, успокоит.
— Успокоит.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
1
Справедливого Джордж Истмен решил оставить на возможный десерт. Сделать заключительный выстрел никогда не поздно. Главное было напомнить ему, кто его вытащил сначала из кавказской мясорубки, а затем из рук военной прокуратуры, которая внесла его в список козлов отпущения, вкупе с ещё несколькими офицерами, которых судили якобы за убийство мирных жителей. Андрей Буянов, прозванный в крайне узких столичных кругах Справедливым, сделанное ему добро помнил, как присягу. Но для нынешней работы нужен был совсем другой человек. Таким был ближайший помощник и почти друг мистера Истмена Колин Уайт — бывший сотрудник MI6, великий мастер интриги, ловкач, абсолютно беспринципный, способный выжить не только без воды в пустыне, но и без скафандра в космическом вакууме. Человек этот обладал, с одной стороны, выдавленной на лицо внешностью рыжего английского джентльмена, с другой — повадками и манерами корсаров, которые, по всей видимости, были у него в роду. Именно поэтому он был Истмену «почти друг», ибо настоящим другом не мог быть никому. С тех пор, как его уволили за какой-то провал в Ираке (то ли не нашёл оружие массового поражения, то ли не туда подбросил его элементы, отчего их вообще не нашли, то ли подбросил их там, где русская разведка нашла и приватизировала их раньше, чем туда припёрлись представители ООН), он ненавидел чиновников правительства Её Величества и всех русских оптом, за исключением одного — Джорджа Истмена, которого русским не считал, хотя в своё время сам справлял ему документы. Колин Уайт гордился своим дальним родством с Верноном Келлом, который стоял у истоков Secret Intelligence Service, и имел широкие связи в самых разных слоях общества и в самых разных концах света. Для Истмена он выполнял всяческие щепетильные поручения и, опять же, был у него в долгу, как и его русский коллега Буянов. Но, в отличие от Справедливого, Уайт питал к Истмену некоторые чувства, даже большие, чем он мог бы питать к родственникам, которых у него не было. С Джорджем его сближала такая форма целеустремлённости, каковая не стесняется ни в каких средствах, а также циничное презрение к обществу, его призрачному публичному гуманизму и демократической морали. Особой отличительной чертой Уайта было умение на ходу изобретать ругательства на все случаи жизни.
— Джордж! Убрать человека — это так просто, что скучно. Вот если сделать так, чтобы он сам убрался, это уже достойно моей профессии. Но более всего мне непонятно, зачем тебе русская жена? Это что — мания? Я бы мог подстелить под тебя достойную леди из престижного англосаксонского рода. Они, конечно, никудышные домохозяйки, но между ног у них Виндзорский дворец! Твоему тауэру там скучно не будет!
— Колин, — отмахнулся Истмен, — есть необъяснимые, с прагматичной точки зрения, стремления.
— Только не говори мне про загадочную русскую душу. Знаю я. Это когда русский выпивает литр водки, а потом ему хочется одно из двух: либо весь мир уничтожить, либо весь мир обнять.
— Ты недалёк от истины в каком-то отдельно взятом случае, но весьма упрощаешь. Широта русской души действительно не понятна европейцу, но русскому, который хочет выжить в современном мире, она доставляет больше проблем.
— Я всё время забываю, что ты у нас коренной специалист, — криво ухмыльнулся Уайт.
— А я уже совсем забыл, — поставил точку Истмен. — Так какие у тебя предложения? Когда ты ехидно улыбаешься, значит, в голове у тебя уже есть уникальная подлость, Колин.
— Собственно, ничего особенного, сюжет позаимствован в дюжине мыльных опер. Хочешь уничтожить соперника — дискредитируй его в глазах объекта обожания. Банально, но срабатывает надежно, как яд кураре, который не берёт только индейцев яномами, живущих на берегу Амазонки. Сделаем из него банального альфонса. У меня ещё остались запасы некоторых нужных препаратов.
— В доме охрана, не подобраться. И что ты ему, в глотку вливать будешь силой? В чай подсыплешь?
— Джордж, это уже дело техники. Не можешь дома, сделай в магазине. Мне кажется, сейчас в России можно купить всё. Я же тебе показывал кадры, где русская армия продаёт оружие своим врагам!
— Как будто в Великобритании такого нет, — скривился Истмен, будто ему было обидно за Россию.
— Всё верно. В этом и вся гнилая прелесть свободы и демократии. Русские догоняют цивилизованный мир, но делают это также неистово, как свои революции.
— Да хрен с ней, с цивилизацией, меня сейчас больше интересует мой частный вопрос. Кого ты планируешь подложить к нему в постель?
— В доме две женщины, — хитро улыбнулся Уайт, — а это всегда соперницы, даже если они сами об этом ничего не знают.
— Чёрт! Вторая, между прочим, тоже не пустое место, а мать моего ребёнка!
— Джордж, тогда определись, на ком ты хочешь жениться! В конце концов, у тебя должны быть элементарные знания психологии, Тауэр в зад Фрейду! Разделяй и властвуй! Неужели ты не помнишь? Двух сразу не получится, а по одной — бери и пользуйся. Пусть они тебе друг на друга жалуются…
— Ну и сволочь ты, Колин, — улыбнулся Истмен.
— А то! Специально учился.
— Делай, как знаешь. Надеюсь на твою профессиональную гнусность.
— Джордж, ты же знаешь, я, если надо, папу римского подставлю, — расплылся в ответной улыбке Уайт, но потом вдруг задумчиво прикусил губу: — Хотя… русские настолько непредсказуемы…
2
— Где ты был допоздна? — тревожно спросила Вера, когда усталый и задумчивый Словцов вошёл в гостиную.