Вид из окна
Шрифт:
— Точно, я даже на солёные огурцы смотреть не могла…
— Вера Сергеевна, Дмитрий Александрович на линии! — сообщил селектор голосом Клавдии Васильевны.
Вера рванула телефонную трубку к уху, взглядом давая Елене понять: не мешай, молчи.
— Слушаю тебя, Вера Сергеевна? — мягким баритоном пропела трубка.
— Здравствуй, Дима, как твои дела?
— Великолепно, спасибо. Пока ещё не у прокурора. У тебя как?
— По-разному… Найдёшь для меня полчаса?
— Для тебя — хоть вечность. Давай завтра, часиков в одиннадцать, устроит?
— Устроит. Спасибо.
— Да не за что. Жду тебя.
— До свидания.
— Ага. До свидания.
Вера положила трубку и долго смотрела на неё, словно таким образом можно было передать мысли, или наоборот заранее считать ответ на интересующий вопрос.
— Вер, по тебе вижу, что ты что-то задумала.
— А ты не видь, пожалуйста, живи, как обычно, очень тебя прошу. Это важно, Лен. Ладно?
— Вер, да я ради тебя могу год с дурацкой улыбкой на лице ходить!
— Вот и походи пару недель, хорошо?
— Хорошо. Но если вздумаешь слить свой холдинг, меня не бросай?
— Лен, о чём ты?
5
Иногда всё хочется остановить. Именно остановить. Начать, наверное, нужно с планеты. Фига ли она так безотчётно крутится? День-ночь, день-ночь, месяц-год, жизнь-смерть… И где тот Фауст, который должен прокричать: остановись мгновение, ты прекрасно!? Ибо «свистят они, как пули у виска»…
Когда Павел садился писать, неожиданный восторг творчества мог резко смениться необъяснимым раздражением на всё. Даже на вращение Земли. Но сейчас он хотел остановить время не столько из-за пробуксовки сюжетных линий романа, сколько из-за неопределённости в отношении самого себя. Он спускался вниз, садился перед плазменным экраном телевизора и смотрел, как наступает Апокалипсис. Земля и без Словцова вращалась как-то не так. В Европе уже в конце марта стояла аномальная жара, то тут, то там происходили наводнения, по всему свету просыпались вулканы, на побережья обрушивались цунами, по Америке очередью шли торнадо. И все сюжеты о природных катаклизмах тут же сменялись бреднями об экономическом развитии, удвоении ВВП, расширении ВТО, саммитах большой восьмёрки, расширении ЕЭС и НАТО на восток… Словом, прогресс не замечал своих убийственных шагов по планете.
Лиза присела рядом на диван и также обречённо посмотрела на экран.
— Конец Света? — спросила она, читая его состояние.
— Похоже, — отвечал Павел.
— Вот наступит Конец Света, а у меня так и не было счастья. Я одна. Скажи мне, Павел Сергеевич, в чём такая разница между мной и Верой?
— Лиза, ты прекрасна, как безупречная конфетка. И тебя хочется съесть всю и сразу. А Вера? Когда находишься рядом с Верой, конфеток не хочется. А хочется просто быть рядом с ней.
— И как стать такой, как она? Что ещё нужно? Изнутри светиться?
— Не знаю, это внутреннее. Чисто женское. Метафизика. Исследованию и объяснению не поддаётся.
— Всё правильно, как посмотрит на меня мужик, я сразу вижу — трахнуть хочет, аж из штанов выпрыгивает. Но потом у него рожа, будто он шоколада объелся, а ему ещё чего-то должна.
— Лиза, не бери в голову. Всё у тебя будет. Просто ты всю жизнь охотилась за богатыми принцами, а богатые принцами последнее время не бывают. Так, торгаши, бандиты, аферисты… Чего ж ты от них хочешь? Ведь ты бы не пошла замуж за нищего студента, который сочинял бы тебе стихи?
— Теперь? Теперь пошла бы…
Вечером Вера застала Павла в заторможенном состоянии над ворохом бумаг. Часть из них была беспощадно изорвана на клочки, экран ноутбука дремал, находясь в спящем режиме. Павел был где-то глубоко внутри себя, но явление Веры мгновенно вернуло его на поверхность.
— Я сегодня крутил со всех сторон сюжет. Не стал бы тебе говорить, но ты уже начала читать, нарушив определённые правила. Это как к беременной приставать с УЗИ. Дай посмотреть…
— Па, ты же сам разрешил?
— Да нет, милая, я не в претензии. Просто, сведя концы с концами, увязав всё, я вдруг пришёл к неожиданному выводу. Тебя он может шокировать. Но если писать роман или снимать фильм, то сюжет может в этом случае повернуться только так и никак иначе. Это, как чутьё. Впрочем, ты фаталистка, тебе и без меня это понятно. Хороший читатель всегда знает, чем кончится плохой детектив. Я сегодня написал концовку романа, опустив промежуточные главы. Просто вдруг повеяло какой-то непреодолимой сентиментальностью, я написал концовку и понял, что такой она не будет никогда, потому что не может быть…
Вера взяла со стола часть разорванного листа и начала читать. Павел умолк. «… Пляж небольшого городка. Солнце гасло, медленно погружаясь в морскую гладь горизонта, и розовые всполохи на небе писали обещание завтрашнего дня. Они стояли на опустевшем берегу в обнимку, провожая солнце. За их спинами тихо шумел листвой искалеченный людьми рай. Они ничего не ждали, потому что у них было всё. В недалёкой церквушке ударил колокол, созывая мирян на вечернюю службу…»
— Что тебе здесь не нравится? — спросила Вера, с недоумением отрываясь от обрывка.
— Слащаво. Как в женском любовном романе.
— Не знаю, я таких не читала…
— Дело не только в этом. Сейчас я тебе задам вопрос, от которого ты можешь впасть в ступор, но постарайся… Даже не знаю…
— Какой вопрос?
— Какое место в твоей жизни будет занимать купленный по объявлению, как крепостной, Павел Словцов, если окажется, что Георгий Зарайский жив?
Вера действительно впала в ступор. Она с испугом пыталась постигнуть суть вопроса.