Виктор Вавич
Шрифт:
— Так что? — Рыбаков глаза прищурил на Саньку. — Так не нагайками, а пушками.
— А мы… а мы и на пушке верхом, да, да — во весь карьер от зайца. — И Санька заскакал, расставив ноги. — Что смеешься? — И Санька сам рассмеялся. — Верно же говорю.
Саньке смех все еще разводил губы.
— Да нет, ей-богу, что за к черту деятельность? Что вы, спросят, делали? А нас, видите ли, били! — И Санька расшаркался перед Рыбаковым. — А что, мол? Недополучили, что ли? — Как пожалуете! — кривым голосом выводил Санька.
Рыбаков
— Знали ведь, что бить будут! Знали? — Санька нахмурился, напирал на Рыбакова. — Ну? А вышли? А почему?
— Ну почему? — и Рыбаков откинул голову назад и, сощурясь, глядел на Саньку.
— Я почему? — Санька вытаращился на Рыбакова. — Я вышел потому, — задыхаясь, говорил Санька, — потому, что, значит, боюсь, что вот казаки, нагайки.
— А я вышел потому и думаю, что и другие… и, если хочешь, ты тоже… — с разумительным спокойствием начал Рыбаков и вдруг оглянулся на дверь.
— Да просто хочу узнать, чего он орет, — в дверях стояла Наденька. — Можно? Рыбаков поклонился.
— Да Господи, просто хочу послушать, — Надя оборачивалась назад к Анне Григорьевне. — Ну, хочу тут побыть, что ты как тень… никто меня не съел и не съест. — И Надя уселась боком на стул, закинула локоть за спинку. — О чем это такая громкая дискуссия? — Наденька насмешливо глядела на Рыбакова.
Рыбаков по-гостиному улыбался Наденьке.
— Ну? — сказала Надя, глянула на свои часики, вскинула ногу на ногу и уставилась выжидательно на Рыбакова. — Ну?
— Да какое тебе к черту дело! — говорил, роясь в табаке, Санька. — Учительницей какой уселась: экзамен, подумаешь!
— Да вопрос, собственно, поставлен, — с легонькой улыбкой говорил Рыбаков, кивнул на Саньку.
— Да собственно и не собственно, а какое тебе к черту дело! Санька ломал о коробку спички одну за другой.
— Да чего ты это ершом каким, — начала Наденька с насмешкой и вдруг покраснела. — А впрочем, черт с вами, — она вскочила, стул раскатился назад. Прямыми шагами она прошла в дверь, толкнула на ходу Анну Григорьевну.
— Куда ты, Наденька, куда ты? — слышал Санька из коридора плачущий шепот Анны Григорьевны. — Ну Надя, Надя, Надя! Надя же! Наденька!
Санька высунулся в двери. Он видел, как Наденька, уже одетая, порывисто прошагнула переднюю и хлопнула дверью.
Анна Григорьевна бросилась вслед.
— Tiens! Tiens! [8] — крикнул Андрей Степанович, он быстро натягивал пальто. — Я иду!
— Она ведь в слезах пошла, в горе вся! — говорила Анна Григорьевна. — Да иди ты, иди! Да без калош, Господи!
8
Постой! Постой! (фр.)
— Сейчас! — Андрей Степанович не попадал в калошу.
К черту!
АНДРЕЙ Степанович бежал вниз по лестнице, едва успел застегнуть нижнюю пуговку пальто, застегнул криво, и пальто стояло на груди кривым пузырем. В ушах еще стоял и настегивал голос Анны Григорьевны: «Да скорей, скорей, ради Бога!»
Тиктин оглянулся вправо, влево, но уже замела все уличная суета: спины, шапки, воротники. Андрей Степанович взял вправо и уж в уме досадливым голосом отвечал жене: а то никуда, что ли? Это на случай, если не догонит.
Тиктин широко зашагал, круто отворачивал вбок палку. Он шел, глядя вперед; расталкивая взглядом прохожих впереди, целясь в далекие лазейки, вон чья-то знакомая спина вихляется — высокая, как пальто на щетке.
Андрей Степанович наддал ходу, он не замечал, что задыхался. Нагонял.
— А черт вас, как вас там, — Андрей Степанович стукнул палкой по плечу.
Прохожий обернулся.
— Ну все равно, Башкин, что ли! — Андрей Степанович сделал нетерпеливую мину. — Не попадалась вам тут Надежда наша?
— А что, потеряли Надежду? — хихикнул Башкин и сейчас же сделал услужливую обеспокоенную физиономию. — А что, она сейчас вышла? Вы ищете? Нет. Во всяком случае она могла только туда, — Башкин мазанул рукой вперед, — только туда пройти, а то я ее встретил бы. А что, ее вернуть?
— Да, да! — Андрей Степанович шел вперед, не глядя на Башкина. — Встретите, скажите, чтоб сейчас же вернулась, с матерью…
— А, нехорошо? Понимаю, понимаю, догоню. Найду, — говорил уж Башкин на ходу. Он зашагал вперед, болтаясь на ходу.
Андрей Степанович видел с минуту еще его голову над толпой. На втором перекрестке Тиктин остановился, одышка забивла дыхание.
«Ну куда? — озирался Тиктин. — Бессмыслица. Почти никакого вероятия!» — Тиктин топнул палкой.
— Э, черт! — сказал Андрей Степанович и зашагал тише. «Извозчика, что ли, взять? Болвана этого для чего-то остановил», — злился Андрей Степанович на Башкина.
Андрей Степанович сел на первого извозчика, не рядясь.
— Прямо поезжай! — Андрей Степанович перевел дух. Заметил, что пальто горбом. Перестегнул. Поставил палку между ног, положил обе руки.
Глядел на тротуары, далеко вперед. Моросило. Андрей Степанович насупил поля шляпы.
— А этот идиот, — шептал Андрей Степанович про сына, — как жилец, квартирант какой-то, — и до слез обидно было, чего сын не выскочил и не побежал — «я в одну, он в другую сторону». А эта с ума сходит.
— Направо! — зло заорал Андрей Степанович на извозчика. Кое-кто с тротуара оглянулся. Тиктин насупил брови. Глянул на часы. Половина пятого. В шесть у генерала Миллера, у генерал-губернатора и командующего войсками округа.