Виктор! Виктор! Свободное падение
Шрифт:
Прочитав письмо, утверждавшее, что научные изыскания на Титране не что иное как закамуфлированная система навигации для подводных лодок, Шредер спросил Свартскуга, есть ли в выводах миротворца резон. Оказалось, что персонал Института энергетики ухохотался над письмом чуть не до колик — радикал просто-напросто перечитал Нильса Петтера Гледича. Зачем тогда, спрашивается, мурыжиться с Ествиком?
Столичный начальник объяснил, что и русские могут заблуждаться так же нелепо, как и Эвьен; но есть опасения, что они развернут пропагандистскую компанию против Норвегии и американской политики создания передовых баз. К тому же одна креатура контрразведки в ФОС [8] намекнула, что область Фрейи представляет собой стратегический интерес. Фосовец сказал, что они не в праве игнорировать очевидное: США
8
ФОС — комитет безопасности главного командования вооруженных сил.
Безопасность? Определенные превентивные меры? Юахима Шредера продрал озноб — он воочию увидел картинку, которой обычно не позволял всплывать из глубин сознания, — из глубоких шахт вырываются атомные ракеты, делятся на множество зарядов, и каждый из них, не отклонившись ни на миллиметр от запрограммированного курса, устремляется к своей цели — молнии с неба, в десятые доли секунды превращающие живые существа в горящие факелы, пепел и тлен.
Начальник отдела Свартскуг тоже был без ума от спорта; ему не терпелось побыстрее вернуться в Осло, к чемпионату. Странный визит, решил Шредер. Заверил, что на Титране все тип-топ. Но вроде и предупредил.
— Ты где-то витаешь, — услышал он голос Рённеса. — Думаешь о моем печатнике?
— Да, — солгал Шредер. Он встал, поставил чашку и задумчиво добавил: — Если б я работал в типографии и решил нарушить закон, я б делал только одно.
— И что же?
— Печатал деньги.
— Понятное дело, — вздохнул Рённес ему вслед. И с облегчением набросился на козий сыр.
Когда Робинзон Крузо
очнулся и пришел в себя, милый и предупредительный Даниэль Дефо явил его взору изобильный, утопающий в зелени остров, расположенный в столь благоприятном климате, что нормальному человеку сложно ухитриться не сохранить свою жизнь — и даже с относительной приятностью. К тому же писатель бесхитростно снабдил жертву кораблекрушения именно теми орудиями труда, которые требуются, чтобы построить и оборудовать жилище, возделывать землю и охотиться.
Серым ветреным утром на холме к северу от Титрана человек по имени Мортен Мартенс не чувствовал, что бы добрая фея-хранительница осенила его своей милостью. Его не вела по жизни рука трезвомыслящего писателя, готового бросить спасительный круг в виде жары и крыши над головой. В отличие от Робинзона Крузо, Мортен Мартенс сам ставил свой жизненный спектакль; по доброй воле очутился он на обтесанной злыми ветрами скале, где климатические и природные условия не позволяли рассчитывать на земледелие, охоту и даже постройку жилья из подручных средств. Что толку с того, что море вокруг кишит рыбой, если ему голову негде приклонить? В какой-то момент он замерз настолько, что уже решил — все, умираю. Температура была чуть ниже нуля, но постоянный пронизывающий ветер вкупе с мокрой одеждой тянули на все минус пятнадцать. Давай, Мортен, докажи, на что способен! Построй себе дом, как Робинзон. Материала полно — шесть картонных коробок, рюкзак и мокрый спальник. Строй на века. Он сделал несколько спотыкающихся шагов и истерически захохотал. Настроение колебалось от видения миражей до полнейшего отчаяния. Временами он более-менее приходил в себя и тогда всячески поносил Мортена Мартенса. Вседержители, зачем он решился на такое сумасшествие? Мечта о мирной отшельнической жизни в долю секунды превратилась в замок на песке. В ужасе от глубины своего поражения он проклинал пачкателя холста, зачем-то разрушившего свою хижину. Ведь весной Нурдванг и не заикался о таких планах. То, чего Мортен в глубине души все время боялся — абсолютно непредвиденных помех, — произошло, и весь его гениальный план пошел коту под хвост. Сперва он отказывался поверить в это. И даже спустился в крохотную бухточку в надежде найти там так искусно замаскированную хижину, что ее не видно с гребня Свартнаккена. Но не нашел даже следов постройки. Тогда он на всякий случай обследовал еще две бухточки на северной стороне. Ничего, кроме покореженного ящика, который волна вынесла на берег вместе с водорослями. С таким же успехом он мог просто лечь на берег, подставиться волнам и ждать конца.
Но холод был таким мучительным, что вынудил его еще на одну попытку. Он поднялся на ноги, забрался на вершину холма, и в спину ему ударил ледяной ветер. Рассвело настолько, что можно было разглядеть противоположный берег канала. Сколько хватает глаз, холмы. Неужто у него и вправду только один выход: плыть туда, найти людей и сказать, что его рыбалка закончилась неудачно?
Господи Боже, плыть обратно ему нельзя никак! Там его рано или поздно ждут наручники и захлопывающаяся дверь камеры. Нет, Мортен, придумай что-нибудь, ты ведь чертовский ловкач, ты же предусмотрел в своем плане все мыслимые и немыслимые случайности. Если б только он так не устал…
Сохраняй тепло, приказал он самому себе, сохраняй тепло. Нет тепла — нет разума. Он ходил кругами, то большими, то маленькими. Выход должен быть! Вдруг найдется другая хижина, в другом месте — его бы это вполне устроило. Пусть даже убогонькая нора. Он не стал бы привередничать. Мартенс провел мокрым рукавом куртки по тазам, поднял голову и осмотрелся по сторонам. Большую, гладкую шхеру со всех сторон окружала вода. Гора под ним сырела, враждебная, серая и неприступная. Где-то в глубине сознания свербила мысль — что-то здесь не так. Но мысль не давалась ему. Может, свет мешал сосредоточиться, день прибывал с каждой минутой. Он посмотрел на часы. Полседьмого (как раз в это время почтальон обычно кидает газеты на крыльцо дома на Свердрюпсвейен). Воздух, несмотря на серость неба, был прозрачным, и на западе уже вырисовался Шлетрингский маяк. Мартенс медленно развернулся, вгляделся в горизонт на севере. Где-то там были Сула и Маурсюндвяр. Но он видел только белые гребешки вздыбленного моря. Из пустоты над ним вынырнула чайка, покачалась на волнах и взмыла в небо опять. Он перевел взгляд на восток. Отсюда, с темечка холма, должен быть виден маленький белый прожектор. Вот он, через две или три шхеры. Вдали Мартенс разглядел несколько крыш. Должно быть, Хьервогсюнд. Но…
Он не был здесь почти пять лет и знал, как ненадежна человеческая память. Но все же — разве, когда Сигурд С. Нурдванг с этого самого места показывал им окрестности, прожектор не был существенно дальше? Вряд ли кто-нибудь таскает с места на место такие железные махины. И домов вроде было меньше? У него тепло защипало в груди.
А если он просто-напросто высадился не на тот холм, не доплыл ночью до нужного? Здесь все острова тысячелетиями утюжили вода и ветер, и издали они все на одно лицо. А вдруг?
Мортен Мартенс не верил в Бога. Пока отец был жив, он не жалел сил для того, чтобы отвратить Мартенса от всего, что отдавало молельным домом и слепой христианской верой. Отец, проповедовавший людям благую весть с положенными по ранжиру доброжелательностью и терпимостью, дома показывал себя с той стороны, о которой общественности знать было не след. И не один отец практиковал двойную мораль. Черт их побери. Но тем не менее сейчас он взывал к Господу. Боженька, милый, ну пусть окажется, что меня сбило с толку течение в канале, что на самом деле я просто не доплыл.
Он повернулся и припустил вдоль шхер. То есть он считал, что бежит. А на самом деле шатко ковылял. Впереди тот же холм или это уже другая скала? Мартенс споткнулся и шлепнулся. Не заметив боли, поднялся на ноги и рванул дальше. Еще метров двадцать по гладкому катку. И резкая остановка. Впереди был следующий остров, отделенный от него пятнадцатью метрами воды.
Серый, подумал он. Развиднелось настолько, что он мог это видеть. Холм, на котором он стоял, был серого цвета. А тот, следующий, во всем походивший на этот, цветом гораздо темнее, почти черный. Свартнаккен, «черная плешь».
По-хорошему он должен был догадаться, как только увидел бухту. Ведь нет даже следа дома. Ни каменной кладки, ни вытоптанной площадки.
Зачем Нурдванг стал бы ровнять хижину с землей, даже если она наскучила ему?
Переход от полного поражения к новой надежде был разителен. Только что он ковылял как птица с перебитым крылом, а теперь летел к лодке, как будто получил новое прекрасное оперение.
В любую минуту люди в Хьервогсюнде могли проснуться, выглянуть в окно, чтобы узнать какая сегодня, шестнадцатого февраля, будет погода. Надо убираться, пока не стало так светло, чтобы его заметил в бинокль смотритель маяка. Тогда они смешают небо с землей, лишь бы спасти потерпевшего крушение. Сейчас или пан, или пропал.