Виктор! Виктор! Свободное падение
Шрифт:
Фотографии? Посмотрев на снег перед собой, он увидел свернувшуюся змейкой пленку. Что толку, что аппарат болтается на прежнем месте — нападавший был дока в таких делах. А он-то думал, что никому невдомек, чем он занимается!
Томимый мрачными предчувствиями, спешил Арне Колбьернсен через мост Нидарейдбру, мимо церкви в управление на Конгенсгате. Да, шеф вряд ли пощадит его по головке.
Интуиция не подвела инспектора. Юахим Шредер даже не счел нужным скрыть свой гнев. Для начала он набросился на Колбьернсена, обозвал его болваном, тупицей и далее по нарастающей. Потом ему стало обидно за Колбьернсена. Нечасто осмеливаются нападать на его подчиненных, и хуже всего, что враг распознал и вывел из игры его самый засекреченный кадр — анонимного сотрудника контрразведки! И едва ли не раньше, чем тот успел хоть как-то проявить себя!
Теперь ясно, что Банан связан с людьми, которые умеют не только ворон считать. Врожденная неприязнь к русским разгорелась в нем с новой силой. Раз норвежские кэгэбэшные прихвостни, которых он привык считать безмозглыми идиотами, решились на неслыханно дерзкий шаг, значит, на карту поставлено многое, и речь идет о серьезной угрозе безопасности Норвегии. Он согласился с Колбьернсеном, что шуточки относительно Банана утратили свою актуальность. И уж так ли виноват его инспектор? Этому работящему трудяге ни разу в жизни не приходилось иметь дела с профессионалами. Может, это вообще русский шпион?
Почти дружелюбно Шредер предложил:
— У нас есть фотографии всех сотрудников советского посольства и торгпредства. Возможно, ты его и узнаешь, в профиль-то ты его видел.
Колбьернсен кивнул и потер горло.
— Как бы я ему врезал!
— Теперь уж важнее во всем разобраться.
— А не могут эти ветродуи быть таким секретным объектом, что даже нам об этом не говорят?
— Не думаю, должны же быть какие-то приличия. Хотя действительно, наш общий друг Свартскуг немного темнил. Он заверял меня, что мачты возведены только с научной целью. Но что-то говорил насчет особого статуса Титрана. И я не могу избавиться от ощущения, что Свартскуг что-то от меня утаил. Возможно, без злого умысла. А может, ФОС действительно знает об этом больше, чем рассказывает?
— Но мы же не можем работать на таких условиях!
— Так я и ответил Свартскугу. Знаешь, придется нам смотаться на Фрейю и на месте во всем разобраться. Похоже, Эспен Эвьен и правда раскопал что-то стоящее. Потому что если его предположения — чистый бред, чего тогда Свартскуг так взъелся?
— Если нам повезет, то мы и этого каратиста там сцапаем.
— Теперь давай решим, что делать с Бананом. Это он подставил тебя. Но арестовать его невозможно из-за отсутствия доказательств. Фотографировать проклятые мачты не запрещено.
— Мы можем пригласить его на беседу. Все равно КГБ знает, что он засветился, его так и так спишут. А мы глядишь да и выжмем из него хоть что.
— Много сока из банана не надавишь, — съязвил Шредер. — Но ты прав, давай его припугнем. Только надо с начальством согласовать.
«Добро» было получено, и Шредер с Колбьернсеном отправились на Удбюесгате, 5. Они пробыли там час. Но хоть Ествик, и особенно его жена, перепугались до смерти, добиться от них ничего не удалось. Только уклончивые рассказы, что он занимается реферированием местных газет для одной столичной конторы, у которой не доходят до этого руки. Потом выяснилось, что конторы как таковой не существует, а есть только номер абонентского ящика. Куда делся фотоаппарат, с которым он ездил на Фрейю? В ответ нечто невразумительное. «И часто вы раздариваете вещи случайным прохожим?» — искренне заинтересовался Шредер. «Нет, но фотоаппарат мне теперь не нужен». После чего Шредер обвинил Ествика в нежелании говорить правду и запретил уезжать из города. «Вы должны быть готовы к тому, что в самое ближайшее время вас вызовут на официальный допрос по всей форме. Мы знаем, что вы работаете на советскую разведку, и самое благоразумное в вашей ситуации — чистосердечное признание.» Ествик сдрейфил, но от своего не отступился: фотографировать ему никто не поручал, просто ему самому захотелось. Зачем? Да так. Но когда Шредер назвал Вегардсона и напомнил об их встрече в отеле «Пальмовый сад», лицо Ествика совершенно побелело. Похоже, он признал в Шредере того человека в твидовом пиджаке и наконец-то допетрил, что за ним следят уже многие недели. «Помаринуем парня пару дней и вызовем в контору, — вынес вердикт Шредер. — Расколется». На всякий случай на Удбюесгате оставили наблюдателя и получили разрешение на прослушивание телефона. Колбьернсен закопался в фотографиях сотрудников совучреждений, но так никого и не опознал. Шредер позвонил в Осло и доложил обо всем Свартскугу, вызвав у него бурное ликование. «Мы прищучим Вегардсона при первом же удобном случае. Жду словесного портрета этого удальца, который покалечил твоего инспектора. Пашите, ребята, пашите».
Немного попахав, Шредер захватил завтрак и спустился в столовую, никак не подозревая, что в какой-то сотне метров отсюда коммивояжер Арвид П. Енсен в эти минуты благодарит на прощание персонал отеля «Амбассадор» за гостеприимство. В столовой колдовал над карточками тотализатора Кристиан Рённес, и Шредер вспомнил, что сегодня среда.
— Как ты думаешь, «Лидс» побьет «Ипсвич» на своем поле?
— Ты же знаешь, я в этом полный профан.
Рённес пристально посмотрел на коллегу:
— Ты бываешь более веселым.
— Извини. Сегодня на моего Колбьернсена напали, на Ейа.
— Ничего себе. Какой-нибудь Джеймс Бонд?
— Похоже. Он как в воду канул. Мы вам, уголовникам, тоже дадим его описание.
— Спасибочки, как говорится. А то все ловим и ловим Мартенса, никакого разнообразия.
— Он вроде кончился два дня назад?
— Пустое. Он просто хочет внушить нам эту мысль. Водолазы ищут уже более суток. Придется прекращать поиски. Поставлю-ка я на «Лидс», пожалуй.
— А что говорит его жена?
— Кари Ларсен? Вчера она утверждала, что ее экс-муж не из породы самоубийц. А сегодня вдруг передумала. Корит себя за то, что из-за развода у него началась депрессия, которая оказалась сильнее его. Друзья и сослуживцы поют тоже самое.
— Ты перестал подозревать его в польской афере?
— Напротив, здесь-то собака и зарыта, поэтому он и исчез. Его шеф вчера признал, что брошюра скорей всего отпечатана у них, на Иннхередсвейен. Мартенс легко мог это устроить во время сверхурочных. Поскольку ни одна из официальных благотворительных организаций не получала перевода на такую сумму, я считаю, что Мартенс смылся с деньгами.
— Что-то не верится, чтобы классный высокооплачиваемый печатник пошел на такое. Огромный риск из-за, по сути, годового заработка.
— Наверно, рассчитывал наварить больше.
— Вы разослали на него ориентировку?
— Только по своим каналам, — Рённес капнул кофе на «Брайтон» — «Найттинтэм» и вздохнул. — Нам надо, чтоб он считал, будто мы поверили в его самоубийство. К тому же нельзя забывать о семье. О Кари Ларсен. Особенно о дочке. Вряд ли ребенку полезно читать в газетах или слышать, что отца разыскивают. К тому же в любую секунду Мартенса могут выудить водолазы. Я только надеюсь, что все прояснится в ближайшие день-два, потому что послезавтра я собираюсь в отпуск.
— Ты имеешь в виду чемпионат по лыжам?
— Именно. В этот раз мы надерем и финнов, и русских. На этот раз даже наши прыгуны с трамплина в отличной форме. Эй, что с тобой?
Первенство мира, вертелось в мозгу у Шредера, первенство… русские… Что если… Только предположение, но проверить не мешает.
— Спасибо, Кристиан. Ты подкинул мне идейку.
— Мог бы отплатить мне той же монетой — побьет «Вест Бромвич» «Эвертона» или нет… А то сидим, мучаемся, ловим кого-то.