Виражи Судьбы
Шрифт:
«Даа, Лекс… Ты не скучаешь. Но, по-моему, и не веселишься».
— Это Дэн, — Сторм сунул ей в руки холодное стекло; стеклянные глаза смотрели мимо. — Ты ведь Дэн?
— Ну да, — существо, улыбаясь во весь белозубый рот, вошло в кухню и, рисуясь, стало разглядывать девушку с головы до пят. — Латекс — это так прикольно…
— Это кожа, зайчик, — откликнулась в ней вмиг вернувшаяся Нэт Хэлл.
Все — походка, жесты, выражение лица и тембр голоса поменялись в ней быстро и катастрофически. Она поняла, что нарвалась на ту сторону жизни
Но эта жизнь существовала и игнорировать ее было глупо. Рано или поздно это случилось бы — но сейчас было слишком рано.
Для Мари Керуаз.
Для инфернальной Нэт Хэлл — самое то.
«Черрт, Алекс… Ты просто ходячий мужской комплекс в чистом виде! Я слишком хороша для тебя? Решил показать мне настоящую, «взрослую» жизнь «настоящего Голливуда»?!
У нее даже голова от злости закружилась…
Что теперь?
Уйти, хлопнув дверью, и забыть эту хрень, которой она нахлебалась еще в период успеха “Dack Arch”, снесшего ребятам башню и накрывшего группу разрушительной вседозволенностью?
***
Однажды, в прошлом, любопытство (или текила?) убили ее чувство меры и природную женскую осторожность, и девушка вовремя не покинула концертное афтепати, как делала всегда.
На следующее утро она обнаружила себя в объятиях Кита и его длинноногой рыжей фанатки. Все трое — нагишом, и Марина поняла, что это уже не эксперименты, а скучное дебильное скотство. Выйдя из спальни, она наткнулась на «поле боя» — остальную человеческую часть вечеринки, не оставляющую сомнений, чем и «под чем» здесь занимались, прежде чем отрубиться.
«Останки» своих и чужих, частью — в сценических костюмах, частью — в чем мать родила, все еще счастливо летающие в облаках, или уже въехавшие паровозом в ад ломки — пропадали в сексуально-наркотической пандемии, производя жуткое впечатление какого-то огромного шевелящегося чудовища.
И над всем этим издевательски ревела их последняя запись с ее нежным и злым голосом — fuck damn all, повторяемое неоднократно…
Девушка вцепилась в волосы и, не помня себя, заорала во всю мощь своих трехоктавных связок и отравленных прокуренным воздухом легких.
Она кричала одно слово: «Нет».
Кричала длинно, с подвывом, не останавливаясь — как сирена…
Пока откуда-то не возник Фестиваль, коротко двинувший ее под ребра, после чего все для нее закончилось.
С этого момента и возник псевдоним, а вовсе не Алан его придумал.
Ее «нет» превратилось в Нэт, ну а с “hell” и так было все ясно.
Ни словом, ни взглядом она не показала ребятам, насколько была отвратительна ей открывшаяся сторона их жизни. Она дала им выбор, однозначно заявив, что пошлет их без сожалений, и заменит состав «Темной радуги» теми, кто творит без наркоты и групповухи. Она не сказала «уйду» — она сказала «выгоню», в один момент превратившись из
«Завязать» согласились все, кроме клавишника и бэк-вокалиста Димки — отчаянно красивого белозубого парня, от которого женская часть зала просто кончалась у сцены. Под два метра, узкобедрый и широкоплечий — он сводил всех их с ума своей манерой держаться за микрофон и за собственное тело.
Глядя на Хэлл ясными серыми глазами, он спокойно ответил:
— Я не брошу, принцесска. Пока тебя с ложечки кормили предки, я выживал сам. И выжил. И ничего не хочу менять.
— О чем ты, Дэн? — не поняла тогда Марина.
— Я — гомосексуалист и проститутка. И нравится тебе или нет — лечусь не аспирином.
— Ты же сгоришь, Дэн, — растерянно произнесла она, подходя. — Наркотиков в группе больше не будет. Завяжи!
Он только хмыкнул, взглянув на нее как на дуру. Ребята отводили глаза.
— Вы все знали?
— До того, как ты пустила нас в свою квартиру, мы часто жили по подвалам. Или в бойлерных. Или в притонах наркош… Ты же не спрашивала нас ни о чем, принцесса — ты просто играла, — Никита открыто прикурил косяк.
— Но вы же хотя бы… не колетесь? У вас же руки у всех чистые!
— У музыканта руки на виду. Но есть много других точек.
Внутри нее все завязалось морскими узлами… Деревянным от напряжения голосом, она спросила:
— Я могу помочь?
— Честно?
— Честно.
— Нет.
Ее мир разлетался вдребезги. Мишка Фестиваль медленно подошел и обнял.
— Ты можешь научиться выводить их из ломки. Грамотно, безопасно. А они дадут тебе слово не использовать тяжелые наркотики. — он обернулся — Слышите?
Ребята завозились.
— Ерунда какая-то, — отозвался Борис. — Детский сад.
— Почему? — зло и напряженно поинтересовался Фестиваль. — Благодаря «принцесске», как вы ее между собой называете, ее бабуля прожила лишних полтора года.
— Ты даешь нам полтора года? — хмыкнул Никита.
— Ее бабуле было под восемьдесят, тебе — под тридцать. Если не сменишь косяк на шприц — проживешь дольше. Итак, давайте решать! Машку я в обиду не дам.
— Да кто ее обижал?
— Кто-то помнит, что было на последней тусе? — свистящим шепотом произнес Фестиваль, угрожающе оглядывая банду. И, не услышав ответа, буркнул: — То-то.
***
Всплывший кусок памяти отрезвил. Но Нэт Хэлл не исчезла.
Девушка достала смартфон, направила на улыбающегося «голыша» и несколько раз сфотографировала. Затем, отправив фото, набрала свой офис, наблюдая за Алексом, неуверенно продефилировавшим на балкон.
Кажется, он даже не понял, что она здесь.
Круто.
— Детка, прикрой прелести и присмотри за папочкой, — она махнула рукой «голышу», указывая направление, — чтобы не убился. И сам больше не пей, ага? И не нюхай, — на скривившуюся физиономию она плеснула холодное пиво из бутылки, которую держала. — Двигай. А то яйца оторву…