Виргинцы (книга 1)
Шрифт:
– Да, идемте к вашей матушке!
– вскричал мистер Уорингтон и, сверкнув глазами, прикрикнул на ни в чем не повинного лакея.
– Черт тебя подери, что ты все время мешаешься под ногами?
– О! Вот, значит, как вы разговариваете в вашей Виргинии? осведомилась мисс Ехидность.
– Иногда мы бываем грубоваты, сударыня, и не всегда умеем скрыть дурное настроение, - ответил он медленно, сдерживая дрожь гнева, а взгляд обращенных на нее глаз метал молнии. После этого Этти уже ничего не видела ясно, пока не оказалась рядом с матерью. Никогда еще лицо Гарри не казалось ей таким красивым и благородным.
– Ты что-то бледна, милочка!
– восклицает маменька,
– Тут холодно... то есть жарко. Благодарю вас, мистер Уорингтон.
– И она делает ему трепетный реверанс, а Гарри отвешивает ей глубочайший поклон и удаляется к другим своим гостям. Его душит такой гнев, что сперва он ничего не замечает вокруг.
Из рассеянности его выводит новая перепалка - между его тетушкой и герцогиней Куинсберри. Когда королевская фаворитка проходила мимо герцогини, ее светлость устремила на ее сиятельство испепеляющий взор надменных глаз, которые были теперь далеко не так ослепительны, как в дни ее юности, когда они "все сердца зажгли огнем", с аффектированным смехом повернулась к соседу и обрушила на добродушную ганноверскую даму непрерывный огонь высокомерного смеха и язвительных шуток. Графиня продолжала играть в карты, не замечая, а может быть, не желая замечать, - как ее враг поносит ее. Между герцогским домом Куинсберри и королевской семьей существовала давняя неприязнь.
– Как вы все поклоняетесь этому идолу! Я ничего и слушать не хочу! И вы ничуть не лучше всех остальных, добрейшая моя госпожа Бернштейн!
– заявила герцогиня.
– Ах, мы живем в поистине христианской стране! Как умилился бы ваш почтенный первый муж, епископ, при виде этого зрелища!
– Прошу извинения, но я не вполне поняла вашу светлость.
– Мы обе стареем, добрейшая моя Бернштейн, а может быть, мы не понимаем тогда, когда не хотим понимать. Таковы уж мы, женщины, мой юный ирокез.
– Я не поняла слов вашей светлости о том, что мы живем в христианской стране, - сказала госпожа де Бернштейн.
– Ну что тут понимать, добрейшая моя! Я сказала, что мы - истинные христиане, потому что мы так легко прощаем! Разве вы не читали в юности или не слышали, как ваш супруг, епископ, повествовал с кафедры, - о том, что иудейскую женщину, обличенную в неправедной жизни, фарисеи тут же побивали камнями? О, мы теперь не только не побиваем подобную женщину камнями, но и взгляните!
– холим ее и лелеем! Любой человек здесь поползет на коленях вокруг всей залы, прикажи ему эта женщина. Да-да, госпожа Вальмоден, можете сколько угодно поворачивать ко мне свою накрашенную физиономию и хмурить свои крашеные брови! Вы знаете, что я говорю про вас, и я буду и дальше говорить про вас! Я сказала, что любой мужчина в этой комнате проползет вокруг вас на коленях, если вы ему это прикажете.
– Я мог бы назвать вам, сударыня, двух-трех, кто этого не сделает, - с гневом возразил мистер Уорингтон.
– Так не медлите же! Дайте мне прижать их к сердцу!
– воскликнула старая герцогиня.
– Кто они? Представьте их мне, мой милый ирокез! Составим партию из четырех честных мужчин и женщин - то есть если нам удастся подобрать еще двух партнеров, мистер Уорингтон.
– Нас трое, - заметила баронесса Бернштейн с вымученным смешком.
– Мы можем играть с болваном.
– Но, сударыня, кто же третий?
– спросила герцогиня, оглядываясь по сторонам.
– Сударыня!
– вскричала старая баронесса.
– Ваша светлость может сколько ей угодно похваляться своей честностью, которая, без сомнения, выше всяких подозрений, но будьте любезны не подвергать
– Ах, как она вспылила из-за какого-то слова! Право же, милочка, я убеждена, что вы так же честны, как почти все собравшееся здесь общество.
– Которое, быть может, недостаточно хорошо для ее светлости герцогини Куинсберри, герцогини Дуврской (хотя в этом случае она, разумеется, могла бы сюда и не приезжать!), но это лучшее общество, какое только мой племянник был в силах собрать здесь, сударыня, и он предложил лучшее, что у него было. Гарри, мой милый, ты, кажется, удивлен - и не без основания. Он не привык к нашим обычаям, сударыня.
– Сударыня, он обрел здесь тетушку, которая может научить его всем нашим обычаям и еще многому другому!
– воскликнула герцогиня, постукивая веером.
– Она попробует научить его быть равно обходительным со всеми его гостями - старыми и молодыми, богатыми и бедными. Таков виргинский обычай, не правда ли, Гарри? Она скажет ему, что Катерина Хайд сердита на его старую тетку, что в молодости они были подругами и что им не следует ссориться теперь, когда они обе состарились. И она скажет ему правду, не так ли, герцогиня?
– Тут баронесса сделала своей собеседнице несравненный реверанс, и битва, грозившая разразиться между ними, так и не началась.
– Черт побери, точь-в-точь Бинг и Галиссоньер!
– заметил преподобный Сэмпсон, когда Гарри на следующее утро пересказывал своему наставнику происшествия прошлого вечера.
– А я-то думал, что нет на земле силы, которая была бы способна помешать им вступить в бой!
– Но ведь им обеим под семьдесят пять, не меньше!
– со смехом возразил Гарри.
– Однако баронесса уклонилась от сражения и с неподражаемым искусством вывела свой флот из-под вражеского огня.
– Но чего ей было бояться? Вы же сами говорили, что моя тетушка находчивостью и остроумием поспорит с любой женщиной, и, значит, ей не страшно никакое злоязычие вдовствующих герцогинь!
– Гм... Быть может, у нее были свои причины для миролюбия!
Сэмпсон прекрасно знал, в чем заключались эти причины: репутация бедняжки баронессы была вся в изъянах и прорехах, так что любая насмешка по адресу госпожи Вальмоден могла быть равно отнесена и на ее счет.
– Сударь!
– в изумлении вскричал Гарри.
– Вы, кажется, намекаете, что репутация моей тетки баронессы де Бернштейн не безупречна!
Капеллан поглядел на юного виргинца с безграничным удивлением, и Гарри понял, что в жизни его тетушки была какая-то неблаговидная история, о которой Сэмпсон предпочитает умалчивать.
– Боже великий!
– со стоном произнес Гарри.
– Так, значит, их в нашем роду две таких...
– Каких две?
– осведомился капеллан.
Но Гарри прервал свою речь и густо покраснел. Он вспомнил, от кого (как мы вскоре откроем) почерпнул сведения о втором пятне на семейной чести, и, закусив губу, умолк.
– В прошлом всегда можно отыскать много неприятного, мистер Уорингтон, - сказал капеллан.
– Поэтому лучше его совсем не касаться. Человек, будь то мужчина или женщина, живущий в нашем греховном мире, непременно становится жертвой сплетен, и, боюсь, достойнейшая баронесса не была в этом отношении счастливее своих ближних. От злоречия нет спасенья, мой юный друг. Вы лишь недавно поселились среди нас, но уже, к сожалению, могли в этом убедиться. Однако была бы чиста совесть, а остальное - пустяки!
– При этих словах капеллан возвел очи горе, словно желая показать, что его собственная совесть белее потолка над ним.