Виргинцы (книга 1)
Шрифт:
– Я пошлю за моим поверенным и тут же отдам тебе эти деньги, Мария, умоляюще произнесла баронесса.
– Нет. У меня будет мой миленький Гарри и не пять тысяч фунтов, а вдесятеро больше!
– воскликнула Мария.
– Только после смерти его матери, сударыня, а она вам ровесница!
– Мы можем и подождать, тетушка. В моем возрасте, как вы изволили выразиться, я не тороплюсь обзавестись мужем, точно молоденькая девчонка.
– Однако необходимость ждать смерти моей сестры все-таки портит дело?
– Предложите мне десять тысяч фунтов, госпожа Тэшер, и мы посмотрим! объявила Мария.
– У
– В таком случае, сударыня, разрешите мне самой о себе позаботиться, сказала Мария.
– Ах, если бы он тебя слышал!
– Apres? У меня есть его слово. Я знаю, что он его сдержит, а потому могу подождать.
– С этими словами она выбежала из комнаты, как раз когда вернулся капеллан. Сердечные капли понадобились теперь баронессе. Она была чрезвычайно потрясена и расстроена всем тем, что ей пришлось так внезапно узнать.
^TГлава XXXVI,^U
которая как будто чревата бедой
Хотя баронесса Бернштейн, несомненно, проиграла сражение, описанное в предыдущей главе, при следующей встрече с племянницей она не выказала ни гнева, ни досады.
– Разумеется, миледи Мария, - сказала она, - вы вряд ли могли предполагать, что я, близкая родственница Гарри Уорингтона, обрадуюсь тому, что он выбрал себе в невесты ровесницу своей матери, да к тому же бесприданницу, но если он вознамерился сделать подобную глупость, это в конце концов его дело, и не стоит принимать au serieux {Всерьез (франц.).} мое предложение уплатить пять тысяч фунтов, которое я сделала в пылу нашего спора. Итак, эта прелестная помолвка состоялась еще в Каслвуде? Знай я, моя милая, что дело зашло так далеко, я не стала бы тратить время на бесполезные возражения. Когда кувшин разбит, словами уже не поможешь.
– Сударыня!
– вспыхнула леди Мария.
– Прошу прощения - я вовсе не намекала на честь или репутацию вашей милости, которые, без сомнения, в полной сохранности. Это утверждает Гарри и это утверждаете вы - так чего же еще можно желать?
– Вы беседовали с мистером Уорингтоном, сударыня?
– И он признался, что дал тебе в Каслвуде слово - что у тебя есть его письменное обещание.
– Разумеется, сударыня, - сказала леди Мария.
– О, - старуха и бровью не повела.
– И признаюсь, вначале я неверно истолковала содержание твоих писем к нему. Они задевают других членов нашей семьи.
– Которые говорили обо мне всяческие гадости и старались очернить меня в глазах моего дорогого мистера Уорингтона. Да, сударыня, не стану отрицать, что я писала о них резко, так как была вынуждена опровергнуть возводимые на меня поклепы.
– И, разумеется, тебя весьма огорчает мысль, что какой-нибудь негодяй использует эти историйки во вред нашей семье, сделав их всеобщим достоянием. Потому-то ты так и тревожишься.
– Вот именно!
– ответила леди Мария.
– С недавних пор я ничего не скрываю от мистера Уорингтона и в письмах изливала ему свою душу. Но это еще не значит, что я хотела, чтобы весь свет узнал про ссоры в столь знатной семье, как наша.
– Право же, Мария, ты меня восхищаешь, и я вижу, что не отдавала тебе должного все эти... ну, скажем, все эти двадцать лет.
– Я в восторге, сударыня, что вы хоть и поздно, но отдали мне должное, - сказала племянница.
– Когда я смотрела вчера, как ты открывала бал с моим
– Как я могу знать, о чем думала баронесса де Бернштейн?
– надменно уронила леди Мария.
– Я вспомнила, милочка, как ты под этот же самый мотив отплясывала со своим кенсингтонским учителем танцев.
– Сударыня, это мерзкая клевета!
– И бедняга танцмейстер ни за что ни про что попробовал палок.
– Воскрешать эту клевету - жестоко и бессердечно, сударыня... и я должна буду отказаться от чести жить под одним кровом с теми, кто ее повторяет, - продолжала Мария с большим достоинством.
– Ты хочешь вернуться домой? О, я понимаю, почему Танбридж тебе разонравился. Если эти письма обнаружатся, ты не сможешь показаться на людях.
– В них, сударыня, не было ни единого дурного слова о вас: можете ничего не опасаться.
– Это сказал и Гарри, защищая вашу милость. Ну что ж, моя милая, мы надоели друг другу, и нам будет лучше на время расстаться.
– Таково и мое мнение!
– ответила леди Мария, делая реверанс.
– Мистер Сэмпсон проводит тебя в Каслвуд. Ты можешь поехать с горничной в почтовой коляске.
– Мы можем взять почтовую коляску, и мистер Сэмпсон меня проводит, повторила леди Мария.
– Вот видите, сударыня, я веду себя, как почтительная племянница.
– Знаешь ли, моя милая, мне кажется, что письма у Сэмпсона, доверительно сказала баронесса.
– Признаюсь, такая мысль приходила в голову и мне.
– И ты собираешься отправиться домой в почтовой коляске, чтобы выманить у него письма? Далила! Что же, мне они ни к чему, и я надеюсь, ты сумеешь их заполучить. Когда ты думаешь ехать? Чем скорее, тем лучше, говоришь ты? Мы светские женщины, Мария. Мы бранимся только в пылу гнева. Нам не нравится общество друг друга, и мы расстаемся, сохраняя прекрасные отношения. Не поехать ли нам к леди Ярмут? У. нее сегодня прием. Перемена обстановки превосходное средство от легких нервических припадков, которым ты подвержена, а карты развеивают тягостные мысли лучше всяких докторов.
Леди Мария согласилась поехать на карточный вечер леди Ярмут и, одевшись первой, дожидалась тетушку в гостиной. Госпожа Бернштейн, спускаясь туда, заметила, что дверь в спальню Марии не притворена. "Она носит письма с собой", - подумала старуха. Каждая уселась в свой портшез, и они отправились развлекаться, продолжая выказывать друг другу очаровательную нежность и учтивость, как это умеют женщины после - и даже в разгаре - самых ожесточенных ссор.
Когда они вернулись ночью от графини и леди Мария, удалившись в спальню, позвонила в колокольчик, на ее зов явилась миссис Бретт, горничная госпожи Бернштейн. Миссис Бетти, вынуждена была со стыдом объяснить миссис Бретт, сейчас в таком виде, что не может показаться на глаза ее милости. Миссис Бетти кутила и веселилась в обществе черного камердинера мистера Уорингтона, лакея лорда Бамборо и других джентльменов и дам того же круга, и вино - миссис Бретт содрогнулась при этих словах - ударило в голову негодяйке. Угодно миледи, чтобы миссис Бретт помогла ей раздеться? Миледи сказала, что разденется сама, и разрешила миссис Бретт удалиться. "Письма у нее в корсете", - решила госпожа Бернштейн. А ведь на лестнице они пожелали друг другу доброй ночи самым сердечным образом.