Владетельный рыцарь
Шрифт:
На секунду воцарилось молчание.
– Ты изменился, брат, - сказал наконец Калар.
– Да, изменился, - кивнул Бертелис.
– Возможно, настала пора измениться и тебе.
Калар поставил кубок на столик и закрыл лицо руками. Его младший брат всегда был его лучшим другом, и Калар думал, что всегда сможет положиться на Бертелиса. Почему же все так обернулось?
Все изменилось со смертью их отца. Весь мир Калара разлетелся вдребезги. Он оказался братом чудовища-мутанта. Его возлюбленная была изобличена как отравительница, покушавшаяся на жизнь его отца. Были покушения и на
Вернувшись мыслями к настоящему, Калар тяжело вздохнул.
– Ты прав, брат, - сказал он.
– И прости, что упомянул леди Кэлисс.
Калару было отчасти жаль брата, так как он знал, что леди Кэлисс при каждом удобном случае изливает свой яд в уши Бертелиса.
Бертелис скрестил руки на груди и переступил с ноги на ногу.
– На твоих плечах тяжкий груз, брат, - сказал он.
– Я тебе не завидую.
Калар улыбнулся, хотя его глаза были пусты.
– Правда, до турнира осталось два дня?
– Так и есть, - сказал Бертелис.
Калар выругался.
– Значит, уже две недели как мы уехали из Гарамона, - сказал он, покачав головой.
– Фолькар меня убьет.
Мать Бертелиса, гордая и высокомерная леди Кэлисс, несмотря на возраст, была по-прежнему удивительно красивой женщиной, и, смеясь, словно сбрасывала прожитые годы.
В молодости Кэлисс была прославленной красавицей, и до того, как она вышла за лорда Лютьера из Гарамона, за ее руку соперничали два десятка рыцарей со всей Бретонии. Изысканная и надменная, она отдыхала на бархатном шезлонге в своих покоях в замке Гарамон, ее прозрачное шелковое платье словно волнами струилось вокруг ее тела.
– Это ты пытался убить его, - тихо произнесла она, ее глаза блеснули жестоким весельем.
– Я знала.
Фолькар, гофмейстер замка Гарамон, стоял в дверях, высокий и худой, похожий на стервятника, ожидающего, когда его добыча умрет. Лицо его было вытянутым и суровым, изборожденным глубокими морщинами, с крючковатым носом, и выражение его было такое, что казалось, будто Фолькар съел лимон.
– Пожалуйста, говорите потише, - сказал он.
– О, успокойся, - ответила леди Кэлисс, небрежено махнув рукой, пальцы которой были украшены тяжелыми кольцами.
– Я отослала всех слуг, так что мы можем говорить свободно.
Более шести десятилетий Фолькар служил роду Гарамон, железной рукой управляя повседневными делами замка и прочих владений. Он был настоящим ужасом для слуг, суровым и требовательным управляющим, но его уважали, ибо даже в столь немолодом возрасте он не обленился и не бездельничал, выполняя больше работы, чем любой из подчиненных ему слуг.
Всю свою жизнь целиком и полностью Фолькар посвящал роду Гарамон и их замку, и в верности его сомневаться не приходилось. Вот почему леди Кэлисс была так удивлена - и обрадована - догадавшись наконец, что это Фолькар пытался организовать убийство Калара в походе в Бордело прошлой осенью.
Фолькар посмотрел на нее, даже не пытаясь
– Это был Танбурк, да?
– спросила Кэлисс.
– Это его ты вынудил выполнять за тебя грязную работу?
– Ваш любовник?
– презрительно процедил Фолькар.
Кэлисс непонимающе уставилась на него.
– Да, я знал, что вы изменяете лорду Лютьеру, - сказал Фолькар.
– Ваши измены начались вскоре после того, как родился Бертелис, если я не ошибаюсь?
– Так вот как ты его заставил? Ты шантажировал его, угрожая рассказать Лютьеру о его… связи со мной, если Танбурк не сделает то, чего ты хотел?
– Что-то вроде того, - кивнул Фолькар.
– Но если ты знал о моей неверности все эти двадцать лет, почему так и не рассказал моему мужу?
– Я верный слуга рода Гарамон, - холодно сказал Фолькар.
– И не сделал бы ничего, способного навлечь бесчестье на моего лорда.
Кэлисс рассмеялась. Смех ее был холоден, но в нем звучало неподдельное веселье.
– Но ты готов был организовать убийство сына твоего лорда, - сказала она.
– Довольно странная у тебя верность, мой дорогой гофмейстер.
– Леди Иветта из Бордело была осквернена, - презрительно произнес Фолькар.
– Она была запятнана скверной Хаоса. Она заворожила лорда Лютьера, затуманив его разум.
Лицо леди Кэлисс застыло. Она всегда чувствовала себя так, словно находилась в тени первой жены Лютьера. Всегда ей казалось, что ее муж постоянно сравнивает ее с покойной первой женой. Лютьер не позволял говорить об Иветте ни единого дурного слова в своем присутствии, и Кэлисс всю свою жизнь с Лютьером была вынуждена терпеть, что портрет Иветты висел в большом зале замка.
– У нее часто бывали припадки, - продолжал Фолькар.
– Она падала на землю, ее руки и ноги тряслись, изо рта лилась пена… Всем, кроме лорда Лютьера, было ясно, что она… нечиста. Когда она родила Калара, сначала казалось, что все нормально. В нем не было очевидной скверны, и я молился Владычице, чтобы его кровь была чистой. Все было прекрасно, и даже припадки стали случаться с Иветтой реже. Когда она снова забеременела, лорд Лютьер был счастлив. Она родила дочь, Анару. Воистину, больше никогда я не видел моего господина таким счастливым.
На лице Кэлисс отразилось негодование, но Фолькар продолжал, увлекшись воспоминаниями.
– Однако это счастье было недолгим. Няньки боялись брать младенца на руки. Анаре было лишь несколько недель, но они говорили, что слышат голос ребенка в голове. Было в Анаре что-то… ужасно неправильное, и спустя несколько лет стало ясно, что она унаследовала проклятье своей матери. Она была ненормальной, затронутой магией. Она могла обнять котенка, и плакала, когда его сердце перестало биться. Однажды она погладила одну из собак лорда Лютьера, и глаза собаки начали кровоточить. Как ни плакала Анара, не прошло и дня, как собака умерла. Девчонка видела события, которые еще не произошли. Она слышала мысли людей. Ее все ненавидели, и, что еще хуже, она чувствовала эту ненависть в их сердцах. И когда Фея-Чародейка забрала ее, все при дворе кастеляна вздохнули с облегчением.