Власть подвала
Шрифт:
И все же. И все же по небу плыли сиреневые и ярко-розовые облака, чуть плескалась вода ручья под старыми вербами. Весь этот пейзаж, а особенно вербы вдоль ручья, воскрешали в памяти – даже не в памяти, а в том вечно катящемся гуле навсегда забытого, который служит для памяти фоном и драпировкой – воскрешали неопределенное счастье. Я пошевелил босыми пальцами и заметил, что в траве, как раз между моих ступней лежит гадюка.
Это был небольшой змееныш, сантиметров тридцать длиной. Я медленно отвел одну ступню. Заметив мое движение, змееныш свернулся в плоскую пружинку.
Приготовился напасть. Подождал и снова распрямился. Затем снова свернулся, увидев движение второй ноги. Я сделал два шага в сторону и наклонился над тварью. Змееныш сразу же напрягал и сворачивал свое тело, как только я приближал к нему руку. Стоило мне отодвинуть руку – и он распрямлялся. Поиграв с ним так, я осторожно взял босоножки и отошел.
Эту игру со смертью пора заканчивать.
Подошла женщина и заговорила о погоде. Оказывается, она видела меня раньше.
Наверное, именно здесь, у источника. Как часто я хожу сюда? Ах, нет, совсем редко. Время от времени я смотрел на траву в том месте и силился угадать: уполз змееныш или нет. А если уполз, то в какую сторону? А что, если он снова ползет ко мне? Что ему стоит проползти три метра?
– Что? Нет, я пью только кипяченую. Конечно, неудобно.
– А мы покупаем в машине.
– Я тоже иногда покупаю.
– Не хочется стоять в очереди.
– Здесь тоже очередь.
– Да, но здесь так приятно.
Здесь только что пытались меня убить. Я взял ее за локоть и чуть повернул, мы отошли в сторону и вышли на грунтовую дорогу. Уж здесь-то я увижу его обязательно. Но сюда он и не заползет.
– Что? Да, течет медленно, – согласился я. – Конечно, из-за жары.
30
Итак, эту игру пора было кончать. Я записал на листке слова заклинания, потом сосредоточился и прочел слова вслух. Каждое слово было выверенным и точным. Я мог ошибиться в деталях, но не мог ошибиться в главном: я не хотел никого убивать и не хотел пострадать сам. Оттого заклинание получилось громоздким. Его смысл был прост: я хочу увидеть того, кто меня направляет, и хочу поговорить с ним.
Все же мне казалось, что местом встречи удобно сделать нейтральную территорию. Тот мир. Он наверняка знает тот мир и наверняка обшарил там многие закоулки. Встретиться там намного проще, чем здесь. Хотя бы потому, что не нужно никуда ехать. А еще потому, что не нужно показывать свое настоящее лицо.
Я тщательно проверил прибор спасения, как всегда делал перед погружением, лег на коврик и закрыл глаза.
Спустя несколько секунд я был голубом гимнастическом зале, за стеной которого начиналась нора. Но сейчас зал не был пуст. Метрах в десяти впереди меня стоял деревянный табурет и на нем, спиной ко мне, сидела обнаженная женщина. Она имела острые лопатки, узкие плечи и черные волосы средней длины.
Она заговорила и ее голос был мне не знаком.
– Здравствуй.
– Здравствуй. Это ты?
– Это я.
– Послушай, чего ты хочешь? – спросил я. – Я не…
– Твоя миссия, – сказала она. – ты должен исполнить ее.
– Во-первых, почему я? Во-вторых, я не знаю вообще в чем эта миссия состоит. В третьих, я отказываюсь убивать, я предпочитаю добро.
– Ах, ты предпочитаешь добро? Может быть, ты и в бога веришь?
А ее голос был спокойным, живым и немного печальным – так говорит любимая женщина, которой когда-то было хорошо с тобой.
– Из альтернативы «добро и зло» я выбираю добро. Этого же хочет от людей и бог, но то, что я согласен с ним, не означает, что я в него верую и его принимаю. Отношения верующего и бога предельно неприличны, – это отношения хозяина и раба. Мои с ним отношения – это отношения единомышленников. И если бы бог вдруг выбрал зло, я бы все равно не изменил своего мнения. Мне можно сесть?
– Стой.
– Стою.
– Мы выбрали тебя, потому что ты не такой как все. Ты лучше.
– А нельзя ли льстить поконкретнее? – съязвил я. Мне хотелось услышать как изменится интонация ее голоса. Голос говорит о человеке больше, чем слова. Интонация не изменилась. Разве что чуть больше грусти.
– Ты стремишься к совершенству во всем.
– Путь совершенства, – возразил я, – привлекателен сам по себе, независимо от того, к какому мастерству от ведет. Иногда мне кажется, что большинство наших утонченнейших достижений – просто веревочные лестницы, свисающие в пустоту неба.
– Ты умен.
– Но не от природы. Только потому, что веду дневник и записываю в него мысли.
– Это не так.
– Записанная мысль прокладывает пару метров шпал, на которые лягут рельсы следующих мыслей. Незаписанная – ложится камнем на дороге. Поэтому совсем несложно стать умнее других, если только ты кладешь свои шпалы не на болоте.
– Ты очень умен.
– Лучше скажем так: достаточно умен, чтобы самостоятельно принять решение.
Зачем ты на меня давишь?
– Человечество должно погибнуть, – заявила она.
– Послушай, – сказал я, – ты мужчина или женщина?
– А ты не видишь?
– Я вижу тело и слышу голос, но я не знаю, кому он принадлежит. Или ты боишься мне показаться?
Она замолчала и продолжала молчать, пока не погас свет. Осталось лишь тусклое желтое окошко за моей спиной.
– Ты сказал, что я боюсь?
– Я только спросил.
– А сейчас ты боишься сам, правда? Ты хочешь меня увидеть? ты хочешь меня почувствовать? Ты хочешь меня понюхать и лизнуть мою кожу?
В этот момент запахло шоколадом и я похолодел. В темноте передо мной шевелился огромный чешуйчатый безглазый червь. Тот самый, что живет в норе.
– Отползи, пожалуйста, – сказал я, – это для меня слишком.
Запах шоколада исчез. Снова прозвучал тот же голос, но с большего расстояния.
– Мы выбрали тебя потому что ты сам пришел к нам. Тебе кажется, что ты нашел Эльдорадо? Может быть, и нашел. Но ничего не бывает бесплатно. Каждый раз мы следили за тобой и каждый раз, уходя отсюда, ты становился иным. Сейчас ты весь принадлежишь нам. Может быть, тебе кажется, что ты остался прежним, но это иллюзия. Осталась лишь память, которую ты считаешь своей, и тело, которое слегка напоминает то, которое ты привык носить. На самом деле мы сменили всю твою память, и сделали это так искусно, что ни ты, ни кто другой не заметит подмены.