Влюбленный д'Артаньян или пятнадцать лет спустя
Шрифт:
– Скорее на чердак!
– Позвольте только мне встать на ноги. И Пелиссон крикнул свои ноги.
XLII. …С ТЕМ, ЧТОБ ТОТЧАС ЕГО УТРАТИТЬ
Но появилась всего одна нога.
Левая или правая – безразлично, важно, что она была одна. На вопрос о недостающей конечности нога указала пальцем в пол, сообщив, что внизу его сотоварищ утешает женщину, делая это с заботливостью, столь свойственной африканцам, в особенности принцам.
Этой женщиной была прекрасная Мадлен.
Поддерживаемая этой ногою, которая стала для нее и плечом, и рукой, Мадлен преодолела ступеньки лестницы, отделяющие ее от лейтенанта мушкетеров и маршала Франции.
– Что с вами, мадмуазель? – осведомился д'Артаньян,которого жалобы госпожа Тюркен донимали все больше.
– Мой муж… -Ну?
– Уехал…
– По-моему, превосходная новость. Вы сожалеете об этом человеке?
– О нет!
Но стенания хозяйки становились, однако, все громче.
– Объяснитесь, мадмуазель, – сухо заметил д'Артаньян. – Вы орошаете пол той самой водицей, которую господин Тюркен не терпел, в чем, собственно, был прав.
– Но ведь он уехал не один.
– Как? Этот малый вам изменил?
– Нет. Но…
– Но?
– Взял с собой все мои сбережения… ваш багаж…
– Мадам Тюркен, – вступил в разговор Пелиссон де Пелиссар. – Нам нужна точность. Нам не обойтись одними только рыданиями и междометиями. Вы сказали, что Тюркен исчез.
– Это значит, что…
– Отвечайте только «да» или «нет». Нога № 1, отпустите госпожу Тюркен, она и без вашей помощи устоит на месте. Итак, Тюркен уехал?
– Да.
– Он известил вас об этом письмом?
– Да.
– Письмо было коротким?
– Да.
– Что там было? Мадлен Тюркен молчала.
– Извините. Он утверждал, что ваша совместная жизнь был адом, что вы отравляли друг другу существование, что ваше супружеское ложе походило более на решетку, на которой поджаривают грешников и что…
– Нет.
– Тогда я разрешаю вам прочитать письмо. Что там было?
– «Я уезжаю».
– У этого скота образцовый по краткости слог.
– Поторопитесь, друг мой, – вмешался д'Артаньян. – Вы даете ему преимущество во времени.
– Он унес с собой весь наш багаж?
– Да.
– Вы имеете в виду мои гобелены, мои гербарии, мои мази и вообще все то, что было у меня в чемоданах?
– Да.
– Вы имеете в виду также весь мой научный багаж, то есть шестнадцать тысяч листков, исписанных мною, которые я оставил на хранение в погребе?
– Да.
– О, вот как! – заметил Пелиссон де Пелиссар с потрясающим хладнокровием. – Полагаю, что ущерб в науке скажется на Западе не менее, чем на три века вперед и только не раньше 1950 или 1960 года она оправится от удара.
– А те вещи, что были на чердаке? – принялся в свою очередь расспрашивать женщину д'Артаньян.
– Вот именно. Остатки летательного аппарата и чемоданов.
– Он тоже прихватил их с собой?
– Да.
Пелиссон де Пелиссар повернулся к д'Артаньяну.
– Я полагаю, что мир на земле так же, как наука, претерпит значительный урон.
– Отнюдь, мы догоним негодяя.
– Негодяи легки на ногу.
– Но ведь этот будет, конечно, останавливаться во всех кабаках, какие только подвернутся ему на дороге.
– Мадам Тюркен?
– Слушаю вас, господин маршал.
– Ваш муж проделал все это самостоятельно?
– Нет.
– Человек, который ему помогал, – его родственник?
– Да.
– Он уже появлялся здесь?
– Нет.
– Дело осложняется. Значит, он где-то таился?
– Да.
– Был болен?
– Нет.
– Находился в заключении?
– Да.
– Он оттуда бежал?
– Да.
– О… Человек невысокого роста?
– Да.
– Лысый?
– Да.
– Глаза, как буравы?
– Да.
– Человек, который наводит страх, даже если он промелькнул где-то неподалеку?
– Да.
– От него исходит запах серы?
– Да.
– А если принюхаться, то и гвоздики?
– Да.
– Мой дорогой д'Артаньян, спешить бесполезно. Совершенно очевидно, что Ла Фон всплыл вновь и что он заодно с Тюркеном.
– Тем более надо бросаться в погоню.
– Нет. Ибо Ла Фон – это молния. Вы его не нагоните.
– Не будем терять времени, мой друг. Пусть я малость отощал, но ноги еще при мне. Мадлен, дитя мое, не знаете ли вы в каком направлении скрылся этот мерзавец, ваш муж?
– Я полагаю, он поскакал во Фландрию.
– Почему именно во Фландрию?
– Чтоб завладеть там моим приданым, которое оставлено на хранение у одного из моих дядей.
И Мадлен зарыдала вновь, оросив при этом огромные черные ручищи Ноги № I.
– Д'Артаньян, мне представляется, что все складывается чудесно.
– Вы полагаете?
– Ну, разумеется. Во-первых, Ла Фон похитил ваши письма, считая, что он похищает договор, и его отправили в Бастилию, чтоб отблагодарить за такое достижение… Вовторых, из Бастилии он сбежал, чему я, зная эту бестию, не дивлюсь, и вошел в сговор со своим пособником Тюркеном. В-третьих, оба они похитили все оставшееся имущество и присвоили себе договор или же то, что еще от него осталось.