Вне рутины
Шрифт:
И довольная, радостная, вся сіяющая, Манефа Мартыновна начала ложиться спать.
Ложилась и Соняша. Передъ тмъ, чтобы снять съ руки браслетъ и кольцо на ночь, она долго любовалась ими и заставляла играть брилліанты при свт свчи.
XXII
Іерихрнскій былъ приглашенъ къ восьми часамъ вечера. Часовъ съ шести начали приготовляться къ его пріему и освтили всю квартиру. Манефа Мартыновна сдернула коленкоровые чехлы съ мягкой мебели въ гостиной и прибавила даже лишнюю лампу, которую сняла со стны въ комнат жильца. Сегодня она готовилась встртить
— Да наднь ты хоть шелковое-то канаусовое платье, — упрашивала ее мать.
— Не желаю, — отрзала Соняша.
— Но отчего-же не прифрантиться, у кого если есть во что? Вдь прошлые разы ты одвалась-же для него.
— А теперь не хочу. Пусть видитъ меня въ моемъ будничномъ одяніи.
— Вотъ упрямица-то! Можешь-же ты хоть бантъ розовый на грудь пришпилить? Это отцвтитъ тебя, придастъ цвтъ лицу.
— Ахъ, оставьте, пожалуйста! Ну, что за праздникъ, что за радость, что двушка продается старику! Будетъ съ васъ и того, что я, по вашему настоянію, его кольцо одла.
— Ужасная двушка! — покачала головой мать и сла. — У меня сердце не на мст въ ожиданіи его, я сейчасъ валерьяновыя капли принимала, чтобы успокоить нервы, а теб хоть-бы что! Вдь предстоитъ важный моментъ для тебя, какъ ты это не хочешь понять!
— Очень важный, — согласилась Соняша: — но вовсе не такой, чтобы я могла торжествовать.
Манефа Мартыновна опять вскочила съ мста.
— Пуще всего меня тревожатъ твои условія, которыя ты будешь ему предъявлять, — говорила она. — Какъ-то онъ взглянетъ на нихъ? Влюбленъ, влюбленъ старикъ, да вдь можетъ и любовь съ него соскочить, если его холодной водой обольютъ. И почему я такъ дрожу? Потому что мн даже не вполн извстны твои условія. Вдь ты такъ и не прочла мн ихъ. Голубушка, Соняша, покажи мн ихъ, дай прочесть.
— Я ихъ разорвала, — отвчала Соняша.
— Когда?
— Сегодня утромъ.
— Стало быть отдумала ихъ предъявлять Антіоху Захарычу? Ну, слава Богу, слава Богу. Какъ это тебя святые угодники надоумили! Ну, я рада, рада теперь.
Манефа Мартыновна совсмъ просіяла, но Соняша сказала:
— Все равно, я ихъ ему на словахъ предъявлю. Такъ лучше. И возьму съ него слово.
— Конечно, это легче, мягче, — согласилась Манефа Мартыновна, опять пріунывъ, и прибавила, умоляюще взглянувъ на дочь: — Брось ты, голубушка, совсмъ предъявленіе этихъ условій, будь умницей.
— Ни за что, — отрицательно потрясла головой Соняша. — Должна-же я выговорить себ свободу. Я не желаю быть подъ гнетомъ. Тогда это для меня равносильно смерти.
Въ это время у дверей раздался звонокъ.
Манефа Мартыновна вздрогнула и перекрестилась.
Въ гостиную
— Надюсь, сегодня позволите?
Вмсто отвта, та сама поднесла къ его губамъ руку, которую онъ и чмокнулъ взасосъ, а затмъ передалъ коробку съ конфетами и сказалъ:
— Не бойтесь, многоуважаемая, даръ приносящаго. Я не лукавый данаецъ и въ моемъ сердц нтъ ничего, кром теплой любви къ вамъ.
— Боже, съ какими вы прелюдіями! — улыбнулась Соняша. — Зачмъ такъ?..
— Въ прошлый разъ вы почему-то стснялись принять отъ меня приношенія, шедшія также отъ чистаго любящаго сердца.
— Мало-ли что было въ прошлый разъ. А вчера я ужъ приняла отъ васъ даже присланные брилліанты. Спасибо за нихъ. Кольцо я даже ужъ надла. Вотъ оно, — показала Іерихонскому Соняша.
— Очень радъ, что угодилъ, — поклонился онъ.
«Ну, славу Богу… Ласково разговариваетъ. Кажется, она одумалась», — мелькнуло въ голов у Манефы Мартыновны, и она, отвернувшись, перекрестила грудь маленькимъ крестомъ, прибавивъ про себя: «и дай-то Богъ, какъ-бы все ладкомъ»…
— Многоуважаемая мамаша, надюсь, вы мн позволите пять минутъ остаться наедин съ вашей дочерью, добрйшей Софіей Николаевной? — обратился Іерихонскій къ Манеф Мартыновн.
— Ахъ, пожалуйста, пожалуйста, Антіохъ Захарычъ! — отвчала она, вся вспыхнувъ, и тотчасъ-же удалилась въ столовую.
Соняша, чувствуя моментъ приближающагося; объясненія, отвернулась отъ Іерихонскаго въ полъ-оборота и открыла коробку съ конфетами.
— Подарите мн, добрйшая Софія Николаевна, пять минутъ аудіенціи… — торжественно сказалъ Іерихонскій.
— Сдлайте одолженіе, — отвчала Соняша. — Только не длайте изъ этого кукольную комедію. Мы вдь не маленькіе. Я очень хорошо знаю, зачмъ вы пришли. Я даже сама васъ пригласила. Говорите проще. Будьте безъ рутины. Вы вдь все похвалялись, что вн рутины. Ну, вотъ вамъ и случай доказать это. Прошу садиться.
Она сунула себ въ ротъ конфету и сла сама первая.
Опустился противъ нея въ кресло и Іерихонскій, вынулъ носовой платокъ, высморкался, откашлялся и сказалъ:
— Божественная! Я пришелъ оффиціально предложить вамъ руку, сердце…
— Зачмъ-же божественная и оффиціально? — перебила его Соняша. — Вы пришли въ семейство, такъ какая-же тутъ оффиціальность!
— Предложить мою руку, сердце, мой чинъ, общественное положеніе и, если я вамъ не противенъ, стать спутницей моей жизни.
— Я-же вдь просила васъ, Антіохъ Захарычъ, говорить проще, — сказала Соняша ласковымъ тономъ. — Зачмъ такъ? Мн этого ничего не нужно, да и вамъ трудно. Говорите по-товарищески…
Іерихонскій откашлялся.
— Извините, — произнесъ онъ. — Я пришелъ просить васъ протянуть мн руку и согласиться быть моей женой… супругой… законной супругой.
Онъ нсколько смшался.
— Ну, вотъ и отлично, вотъ и хорошо, — ободрила его Соняша. — Видите, какъ просто. А вы начали съ какими-то введеніями… — прибавила она. — Я согласна, Антіохъ Захарычъ, на ваше предложеніе, то-есть буду согласна.