Вне рутины
Шрифт:
— Божественная! Вы меня возносите на седьмое небо! — воскликнулъ Іерихонскій, поднявшись съ кресла.
— Постойте, постойте… — остановила его Соняша. — Я буду согласна выйти за васъ замужъ, если вы выполните кое-какія мои условія. То-есть дадите мн слово ихъ выполнить.
— О, я на все согласенъ! Я спокойнаго характера, и хочу услужить… — отвчалъ Іерихонскій.
— Нтъ, нтъ. Вы прежде выслушайте. Присядьте. Можетъ быть вы и не будете согласны.
Іерихонскій недоумвающе взглянулъ на Соняшу и прислъ опять, приготовясь слушать.
XXIII
— Прежде
— Зачмъ-же я буду стснять вашу свободу, Софія Николаевна!.. — отвчалъ онъ.
— Нтъ вы не такъ меня понимаете. Я сейчасъ выражусь точне. Выходя за васъ замужъ, я вдь васъ очень мало знаю. Не знаю ни вашихъ обычаевъ, ни вашихъ привычекъ.
— Совсмъ, совсмъ семейный человкъ, домосдъ, характера я самаго уживчиваго, спокойнаго.
— Позвольте, позвольте… Вдь это только вы говорите, — перебила его Соняша. — А я вамъ должна врить. Но если мы не сойдемся характерами? И вотъ если мы не сойдемся характерами, то зачмъ намъ мучиться?
— Никогда, Софія Николаевна, я не буду мучиться… Я буду боготворить васъ, — твердо говорилъ Іерихонскій.
— Ахъ вы все про себя! Но я-то могу мучиться.
— Вы будете, какъ сыръ въ масл кататься. Каждое ваше желаніе…
— Погодите, Антіохъ Захарычъ… Дайте мн сказать… — остановила она его. — Это все съ вашей точки зрнія. Съ вашей точки зрнія и будетъ казаться, что я какъ сыръ въ масл катаюсь, но я-то буду мучиться, что мы не сошлись. Ну, однимъ словомъ, если мн будетъ тяжко съ вами жить, я сейчасъ-же, ничего не утаивая, скажу вамъ объ этомъ. Скажу вамъ прямо: «мы не сошлись, намъ нужно разъхаться» — и вотъ тогда вы мн безпрекословно должны выдать отдльный видъ на жительство. Общаете-ли вы мн это?
Соняша въ упоръ глядла на Іерихонскаго. Тотъ пожалъ плечами и произнесъ:
— Но увряю васъ, что этого не случится, я буду всячески угождать вамъ, улавливать вс ваши малйшія желанія… Я… я… Боже мой, да я-й не знаю что сдлаю, чтобы успокоить васъ… Все, все сдлаю!
— Ну, вотъ и отлично. И покажите сейчасъ примръ. Дайте мн общаніе, что вы при первомъ моемъ требованіи дадите мн отдльный видъ на жительство.
Іерихонскій молчалъ. Онъ соображалъ.
— Но какъ-же это? Позвольте, — началъ онъ наконецъ. — А вдругъ вы на другой день посл свадьбы потребуете отдльный видъ на жительство?
— Зачмъ-же на другой день посл свадьбы? Тогда ужъ лучше не выходить за васъ замужъ, спокойно отвчала Соняша. — А я выхожу. Но вдь можетъ-же случиться, что впослдствіи совмстная жизнь будетъ намъ въ тягость.
— Не думаю, чтобы это случилось при моемъ къ вамъ расположеніи и готовности уловить вс ваши желанія.
— Не говорите такъ книжно, Антіохъ Захарычъ, не будемъ витать въ облакахъ. Спустимся на землю. Въ жизни все можетъ случиться. Вы хорошій человкъ и я не дурной… Но вдругъ не сойдемся характерами и жизнь будетъ мн въ тягость? Зачмъ губить жизнь! И вотъ я ставлю непремннымъ условіемъ, чтобъ
Іерихонскій тяжело дышалъ, вытащилъ изъ кармана платокъ и сталъ утираться.
— Можетъ быть, ничего этого не случится, можетъ быть, мы можемъ прожить до гробовой доски въ полномъ согласіи, — утшала Соняша Іерихонскаго, — но все-таки я выговариваю себ право на отдльный видъ на жительство и если вы хотите, чтобы я вышла за васъ замужъ, должны безпрекословно на это согласиться. Согласиться и дать мн слово, что исполните.
Іерихонскій тяжело вздохнулъ, сидлъ весь красный и отвчалъ:
— Согласенъ, Софія Николаевна.
— И даете мн слово?
— Даю.
— Тогда протянемте другъ другу руку.
Іерихонскій, у котораго выступилъ крупный потъ на лбу, протянулъ руку. Соняша вложила въ нее свою руку и онъ поцловалъ ея руку.
— Больше ничего съ вашей стороны? — спросилъ онъ.
— Есть детали, но объ этомъ мы, я думаю, можемъ посл уговориться. Вотъ, напримръ, вы сейчасъ назвали себя домосдомъ и приписали это себ, какъ достоинство, а я домосдкой вовсе быть не хочу. Я только потому и замужъ за васъ выхожу, Антіохъ Захарычъ, что я жить хочу, жить желаю… Но объ этомъ посл, посл…
Іерихонскій спохватился.
— Я, добрйшая Софія Николаевна, это только такъ сказалъ… — проговорилъ онъ. — Сказалъ, чтобы пояснить вамъ, что я свой домъ люблю, а конечно, съ молодой женой и выхать пріятно, и все эдакое… Мы подемъ и въ театры, и весной въ Павловскъ на музыку… Все, все… Вы не безпокойтесь…
— Посл, посл… Съ меня довольно, — махнула рукой Соняша.
— Можетъ быть, хотите относительно жительства вашей мамаши что-нибудь сказать, относительно «многоуважаемой?..
— Посл, посл!.. Да что вы все то многоуважаемая, то добрйшая… Бросьте вы эти вставки! Будемъ говорить проще… — оборвала Іерихонскаго Соняша.
— Слушаю-съ, — поклонился онъ, привсталъ и спросилъ:- Могу я считать, что мое сегодняшнее предложеніе вамъ руки и сердца оффиціально вами принято?
— Зачмъ-же опять оффиціально-то? Вы здсь не на служб. Я согласна и принимаю ваше предложеніе. Вотъ моя рука.
Послднія слова Соняша произнесла стоя, улыбнулась и протянула Іерихонскому руку.
Онъ приникъ къ ней, цловалъ долго и наконецъ сказалъ:
— Надо объявить мамаш. Гд-же она? Многоуважаемая Манефа Мартыновна!
— Опять многоуважаемая! — одернула его Соняша.
— Я здсь! Иду, иду! — послышалось изъ-за двери.
Дверь отворилась и показалась Манефа Мартыновна. Она была ужъ въ слезахъ, держала въ рукахъ икону, вынутую изъ кіота и обернутую снизу чистой блой салфеткой.
— Кажется, кончили, сладились, сговорились? Можно поздравить и благословить? — бормотала она» приблизясь къ Соняш и Іерихонскому. — Ну, поздравляю… Ну, дай Богъ счастливо. Душевно рада. Соняша двушка хорошая, но у ней есть въ характер противорчіе, и за это ужъ вы ее, Антіохъ Захарычъ, извините. Она часто говоритъ то, чего и не чувствуетъ, изъ-за своей рзкости… Право…