Вне рутины
Шрифт:
Манефа. Мартыновна кивнула на студента.
— Зачмъ? Что за китайчина. Вдь я и такъ въ будничномъ плать, - заупрямилась Соняша.
— Порядокъ, милая. Новобрачная всегда передъ сномъ бываетъ въ капот.
Поддакнулъ и студентъ Хохотовъ, но въ насмшливомъ тон и подкрпилъ пословицами:
— Слдуетъ, слдуетъ, — сказалъ онъ. — Назвался груздемъ, такъ ползай въ кузовъ, съ волками жить — по-волчьи выть. Переодвайтесь-ка… А мн домой пора.
— А вотъ не буду!
Соняша топнула ножкой.
Студентъ поднялся и проговорилъ Соняш:
— А
Хохотовъ ушелъ, и Манефа Мартыновна осталась одна съ дочерью.
— Поднеси, Соняша, мужу халатъ-то, что мы купили для него, да и туфли, — сказала она дочери. — Онъ тебя даритъ, даритъ, а ты хоть-бы что! Халатъ у него на постели лежитъ.
— Ахъ, не желаю я ничего этого! Бросьте вы всякія церемоніи и обычаи! Не для меня они, отвчала раздраженно Соняша. — Мужъ… Когда вы говорите это слово, я вздрагиваю. У меня: лихорадка длается. Брр…
И Соняша, зажмурившись, покрутила головой. Мать разсердилась.
— Да ты какая-то порченая, какая-то вся шиворотъ-на-выворотъ, — проговорила она. — Какъ-же мн его твоимъ мужемъ-то не называть, если онъ теперь дйствительно мужъ!
— Зовите просто Антіохомъ Захарычемъ.
Вошелъ Іерихонскій. Онъ былъ въ сренькой пиджачной парочк и на ше его красовался пестрый галстукъ крупными красными горошинами на коричневомъ пол. Онъ не зналъ, о чемъ говорить, и началъ:
— А та пожилая дама, которую вы, Софія Николаевна, давеча въ церкви видли, прямо святая женщина. Я говорю о ея сіятельств графин…
— Бросьте… — раздраженно перебила его Соняша. — Для васъ она свята, а для меня просто дура.
— Зачмъ-же такъ-съ? — повелъ плечами Іерихонскій. — Я черезъ ихъ сіятельство чипъ дйствительнаго статскаго получилъ. Он хлопотали.
Манефа Мартыновна была какъ на иголкахъ.
— Ну, что-жъ, напиться мн съ вами чаю или сейчасъ домой идти? — проговорила она въ недоумніи.
— Пожалуйста, попейте съ нами чайку, Манефа Мартыновна. Намъ это будетъ особенно пріятно, — поклонился Іерихонскій. — Я распорядился насчетъ самовара и Семенъ сейчасъ подастъ его.
За чаемъ разговоръ вязался плохо. Соняша сидла надувшись. Іерихонскій опять что-то началъ разсказывать о своихъ почетныхъ гостяхъ, бывшихъ въ церкви, но Соняша опять перебила его:
— Что мн ваши гости! Они вамъ интересны, а не мн.
Черезъ минуту онъ попробовалъ опять заговорить.
— А господинъ товарищъ министра, знаете, что мн относительно васъ, Софія Николаевна, сказалъ? — спросилъ онъ.
— Не интересуюсь покуда знать. Голова болитъ… Потомъ разскажете… — отвчала Соняша и стала прикладывать себ ко лбу холодное блюдечко…
— Голова болитъ? Не подалъ-ли мерзавецъ Ceменъ самоваръ съ угаромъ? — засуетился Іерихонскій и сталъ прикрывать крышкой трубу самовара.
Попробовала заговорить и Манефа Мартыновна.
— Куда
— Пунктовъ въ десять придется, Манефа Мартыновна… — отвчалъ тотъ со вздохомъ, но Соняша и тутъ его оборвала.
— Никуда я не поду, — отрзала она.
Іерихонскій испугался.
— Позвольте, дорогая Софія Николаевна… Господину товарищу министра-то надо-же отдать визитъ, у ея сіятельства графини Стопцевой придется побывать, иначе это было-бы крупнымъ невжествомъ.
— Нельзя, Соняша… — попробовала убдить ее мать.
— Невозможно не хать, Софія Николаевна. Ршительно невозможно! — вскидывалъ на нее умоляющій взоръ Іерихонскій. — Отъ нихъ зависитъ моя карьера.
— Ахъ, какіе вы китайцы! Какая въ васъ еще допетровская Русь сидитъ! — покачала головой Соняша.
— Современная Русь, Софія Николаевна, современная… — твердилъ Іерихонскій, сидя какъ на иголкахъ.
— Ну, хорошо, — сдалась Соняша. — Къ товарищу вашего министра я еще согласна, согласна и къ графин, постарайтесь только похать въ такое время, чтобы ихъ намъ не застать дома и можно карточки оставить.
— Къ его превосходительству тайному совтнику Захватову еще, надо…. Потомъ…
— Ни къ Захватову, ни къ Перехватову, ни къ кому больше! А завтра мы въ оперу подемъ. Потрудитесь ложу достать! — скомандовала Соняша.
— Въ оперу вечеромъ-съ, а визиты днемъ, пробовалъ возразить Іерихонскій. — Барону Щмукъ, его превосходительству, также я обязанъ… Тоже тайный совтникъ…
— Никуда больше завтра… Все это можно потомъ… постепенно… Понимаете, потомъ! — стояла на своемъ Соняша, но вдругъ встрепенулась, что-то вспомнивъ, положила на столъ блюдце, которое прикладывала ко лбу, и спросила:- Что-жъ вы мн общанные-то выигрышные билеты не отдали?
— Билеты-то? Сейчасъ, сейчасъ, Софія Николаевна, — засуетился Іерихонскій. — Они у меня не въ банк, а здсь. Выигрышные я не держу въ банк. Они у меня въ конторк, въ шкатулк.
— Ну, такъ давайте-же ихъ.
Іерихонскій пошелъ въ кабинетъ, вынесъ оттуда три выигрышные билета и, передавая ихъ Соняш, произнесъ:
— Будьте счастливы…
— Ну, мерси. Выиграю, такъ подарю вамъ ермолку. Очень ужъ у васъ голова гола, — сказала Соняша.
— Ахъ, Соняша, Соняша! Какая ты дерзкая! проговорила Манефа Мартыновма, подымаясь изъ-за стола.. — Не похоже даже, что сегодня ваша свадьба, не похоже, что вы новобрачные.
— Я и сама чувствую, что не похоже, — пробормотала Соняша, смотря въ сторону.
— Ну, прощайте, дтки дорогія. До радостнаго утра… — продолжала Манефа Мартыновна, цлуя дочь и перекрестила ее. — Завтра утречкомъ я забгу, — прибавила она, поцловалась съ Іерихонскимъ и опять обратилась къ дочери:- Вдь вотъ, по правиламъ-то и по обычаю, я должна-бы была переодтъ тебя въ капотъ, расчесать теб косу…
— Уходите, уходите безъ правилъ и безъ обычаевъ! — замахала руками Соняша. — И такъ ужъ много было всякой китайщины.