Внуки красного атамана
Шрифт:
– Упаси боже, упаси боже!
– Ладно, пока займись вот чем... Приведи холодную в порядок. Почисти, нары сделай. Сам знаешь, людей нет лишних у нас, а там работы дня на три хватит. Доложи Басаляке, чтоб знал.
– Слушаюсь, господин атаман!.. Благодарствую, господин атаман!
Полицай резво выскочил из управы. Ригорашев хмыкнул.
– Полагаю, благоприятное положение вещей складывается, Алексей Арсентьевич?
– спросил Ион Григорьевич.
– Благополучнее и не бывает.
Он видел из окна: Климков, не скрывая довольной ухмылки, подошел к Басаляке, что-то сказал; тот оскалился, сплюнул ему под ноги и пошел прочь, вскинув немецкую винтовку за спину. В это время кто-то окликнул Климкова с улицы, и он предупреждающе замахал рукой, дескать, скройся, но показавшийся на глаза Варакушин с опозданием понял сигнал полицая, который, сторожко поглядев на окна управы, сердито схватил его за рукав и потащил за угол дома.
"Ага, спаровались!
– подумал Ригорашев.
– Ну, я вас еще крепче свяжу".
Глава восьмая
Егору нравилось бывать на току дальнего табора. Молотили тут попеременно несколько сортов пшеницы. На току под камышовые навесы для виду ссыпали товарное зерно, а сортовое и семенное зерно переправляли конными упряжками на заброшенный старый табор, находившийся в Федькином яру, и там прятали в заранее приготовленные захоронки. Толково с этим управлялись три Ивана, Васык Железный, Колька и Васюта с Митенькой.
Егор приметил: вот уже третий день на ток заезжает Варакушин. Ездил он верхом на неказистом коньке под старым, ободранным седлом, к которому были приторочены сумы с каким-то добром. Заедет, воды попьет, лошадь напоит, посидит около водовозки, покурит и снова куда-то отправляется. Приходилось постоянно быть настороже. Мешал он им, стеснял, не давал развернуться.
– Варакуша чего-то вынюхивает, выслеживает, - сказал Егор Кудинову. Доездится, собака, кинем его в молотилку.
– На меня он косится, у нас с ним старые счеты, - ответил Семен.
– Я скажу Ригорашеву, пусть что-нибудь придумает насчет Варакуши.
А в полдень на току произошла стычка между Ригорашевым и обер-полицаем Тадыкиным.
Егор с Гриней с утра здесь были - помогали молотить семенную гарновку, ту самую, что агроном Уманский из Саратова на развод привез. Урожайная пшеница, зерно крепкое, зубом не разгрызешь. Ее с поля женщины на арбах привозили. Она была скошена лобогрейками и лежала на жнивье в копнах. Обмолоченную гарновку увозили с табора и прятали в разных местах. Молотили ее лишь тогда, когда на току находились свои, доверенные люди, а если там появлялись чужаки, то приступали тотчас к молотьбе озимой пшеницы, сложенной в скирды.
Егор с Гриней оттаскивали мешки с зерном от молотилки, грузили их в брички. Только отправили подводу Ивана Свереды, как Васютка, сидевший на скирде с биноклевой трубой, доложил:
– Внимание! Едет обер-полицай Тадыкин. Выехал на бугор!
Бедарка с Тадыкиным показалась на бугру, до которого было не менее двух километров.
"Молодец, братан!
– похвалил Егор Васютку.
– Не проморгал, зорко смотрит".
Тадыкин лишь вчера вернулся из Шахт, куда ездил по поручению атамана выяснить, остался ли целым колхозный ларек на территории городского рынка, и договориться с новыми базарными начальниками об открытии его. Ларек был целым, не сгорел, открыть его разрешили.
Ригорашев сел на линейку, а ездовой Беклемищев взялся за вожжи; Витютя, Егор и Гриня поднялись в седла - в общем, все показывали приближавшемуся Тадыкину, что собираются отбывать куда-то по делам, втайне рассчитывая на то, что и Тадыкин не задержится на току, отправится вместе с ними.
– А куда это Иван зерно повез? Почему не в амбары, в станицу?
– с недоумением спросил Тадыкин, подъехав к ним.
Ригорашев сказал, как всегда, неторопливо и рассудительно:
– Ты бы, обер-полицай, не совал носа в мои атаманские дела. Уж не вздумал ли ты держать меня под контролем? Хватит с меня Варакушина и Климкова... Ну свезем мы семенное зерно в амбары, а подъедет интендантский транспорт герров и загребет его... Что мы тогда будем сеять, а?
– Да что ты, Алексей Арсентьевич!
– виновато сказал Тадыкмн.
– Я так просто спросил. Ты не думай, сам понимаю, надо припрятать семена. Однако, при чем тут Варакушин и Климков? Ты думаешь, что они, эти самые... которые?..
– Да что тут думать! Просто у них, у герров немцев, так заведено: друг дружку держать на мушке.
– Да-а, похоже на то, - согласился обер-полицай.
– Он мне сегодня донос принес на Семена Кудинова и Кузьму Анютиного, мол, разгуливают красноармейцы на свободе, страха божьего не знают. Арестовать, мол, их надо... На твоем столе, Алексей Арсентьевич, оставил я донос,
– Так-так, - задумался Ригорашев.
– Бездельник, работать не хочет, шмыгает, выслеживает.
– Он раскрыл свой портфель, который всегда носил под мышкой, что-то записал, что-то прочитал и сказал: - Ладно. Лично приведи Варакушина на заходе солнца в управу... И все вы, которые тут, чтоб там были. При вас с ним поговорю. Поехали с нами, Петро Митрофанович, на свиноферму, а вы, хлопцы, - обратился он к Егору и Грине, - оставайтесь тут, поможете молотильщикам.
Старый Беклемищев звонко чмокнул губами, понукая лошадей, линейка тронулась. За ней, как на привязи, потянулась бедарка с растерянным обер-полицаем.
Егор подтолкнул Гриню:
– Слышишь?.. Тадыкин наверняка держит при себе хороший бинокль, издалека углядел Ивана.
– Да, я тоже так подумал! Дюже зоркие глаза у старого дядьки!
– отозвался тот.
– Я вот улучу момент, пошарю в его бедарке. Нам бы очень пригодился хороший бинокль.
Тадыкин поставил Варакушина посреди кабинета под яркие лучи заходящего солнца, бившего в окно, как прожектор. Варакушин поклонился, здравия всем пожелал тихим, лживым голосом и руки сложил на животе, ожидающе глядя то на атамана, то на Тадыкина.
Ригорашев раскрыл свой портфель, вынул из него какие-то бумажки и повел с ним такой разговор:
– Ты вот тут донос принес, станичник Варакушин...
– Не донос, а заявление...
– Молчать!
– рыкнул на него Тадыкин.
– Как смеешь перечить атаману?
– Да-да, ты уж лучше помолчи, станичник Варакушин, - сказал Ригорашев, не повышая голоса.
– Когда потребуется, я разрешу тебе говорить. Вот ты принес донос на Семена Кудинова и Кузьму Анютиного и думаешь, что я их не арестую, потому что очень уж они нужны нам на молотьбе, ну, а ты потом побежишь доносить на меня помощнику коменданта, мол, так и так, Ригорашев покрывает бывших красноармейцев, возможных коммунистов, как ты тут пишешь... Однако зря ты так думаешь. Я арестую их... Но видишь ли, какое положение вещей сложилось: и на тебя донос поступил. Он у меня уже вторую неделю тут лежит, и я пока что не давал ему ходу.
– Атаман заглянул под зеленое сукно на столе и будто бы стал читать.
– Так, так... Тут пишется: Варакушин - активист Советской власти, лизоблюд и подпевала коммунистов. В протоколах колхозных собраний и митингов, которые сохранились, черным по белому написано, как он распинался в их пользу...