Водораздел
Шрифт:
— Ну как, ловится? — крикнул Крикку-Карппа. Он уже успел нарубить дров и затопить каменку.
В ответ Хуоти замахал рукой, подзывая Крикку-Карппу к себе.
— Ружье возьми… Утки…
Утиный выводок выплыл на середину реки откуда-то из камышей. Тут были утки и старые, вернувшиеся с юга, и совсем молодые утята, вылупившиеся весной.
Крикку-Карппа пристроил ружье, на сук, прицелился и выстрелил. Утки разлетелись. Утята тоже пытались взлететь, но тотчас же опустились обратно и бросились бежать по воде за мыс, куда уже успели скрыться взрослые утки. На реке осталась одна утка. Она беспомощно трепыхалась, пытаясь взлететь, потом затихла, покачиваясь на волнах.
Хуоти быстро разделся и поплыл за уткой.
Пулька-Поавила, вернувшись из лесу, сидел на пеньке перед избушкой и, ровняя края длинных и узких полосок луба, вспоминал ту морозную зиму, когда он впервые натопил эту избушку. Хорошо в ней было, тепло. А мерин стоял под навесом из хвои, дрожал, бедняга, от холода. Теперь у него мерина нет, ничего нет. Так уж нескладно у него получилось, пропал конь. Э-эх! Хёкка-Хуотари, тот не стал забивать гвоздя в копыто своей лошади. И в кемскую арестантскую не попал. И куда он тогда удрал в темноте? Так оно всегда: один вовремя смотается, а другой попадается. Одни умеют обдумывать каждый свой шаг, а другие… Услышав выстрел, Пулька-Поавила даже вздрогнул. Куда же они делись? Карппа тоже исчез. Только заметив, что у стены нет ружья, он успокоился. А вот и они…
— Гляди ты, — обрадовался Поавила, увидев добычу Хуоти и Крикку-Карппы.
Не так уж часто на порогах Колханки удили хариусов. И, видать, их развелось тут немало — вон сколько Хуоти сумел натаскать за короткое время.
— Одна дорога — одни харчи, — сказал Пулька-Поавила, когда Хуоти поставил котелок с ухой на стол, стоявший перед избушкой.
Тайга сближает людей. Может быть, люди в ней тянутся друг к другу потому, что среди дремучей чащи человек чувствует себя одиноким. А может потому, что в лесу все живет словно единой семьей. У охотников давно уж так повелось, что они, повстречавшись на охотничьих тропах, едят из общего котла около общего костра.
Крикку-Карппа перекрестил рот и, хлебнув ухи, сказал:
— Нет, из окушков уха получше получается…
Время от времени он пробовал кончиком ножа, сварилась ли его утка. Нет, пусть еще поварится. Крикку-Карппа подсыпал в котелок муки — жене удалось выменять у финских солдат на молоко немного муки, и она дала ему в дорогу пару горсточек.
«Ну, наверно, готова», — и Крикку-Карппа снял котелок с огня.
Поужинав, Пулька-Поавила снова взялся за лапоть. В голову опять полезли всякие беспокойные мысли. Он думал о бревнах, оставшихся несплавленными на берегу реки. Они же сгниют. Впрочем, ведь у него тоже бревна остались лежать под открытым небом…
Хуоти стал рубить хвою, чтобы настелить ее на земляном полу избушки.
— А скажи-ка, Хуоти, как дерево растет? — спросил Крикку-Карппа. — Сучья с каждым летом выше поднимаются или остаются на месте?
Хуоти опустил топор и задумался.
Пулька-Поавила очнулся от своих мыслей и тоже задумался над вопросом. Крикку-Карппа — старый таежник, знает о лесе много такого, что недоступно другим. Не зря у него голова лысая. Хуоти ждал, что ответит отец. Но отец поскреб искусанную комарами шею и опять принялся плести лапоть. Неужели тоже не знает? Впрочем, что в этом удивительного, ведь не знал же отец, где лягушки зимуют. Много в лесу всяких тайн! Поди узнай их все…
— Ну вот и готов, — сказал Пулька-Поавила, выпарив сплетенный им лапоть в горячей воде. — Ну-ка, примерь.
Багровое солнце стояло довольно высоко над лесом, но пора было ложиться спать. А что еще делать? Ужин съеден, лапоть сплетен. Всяких непрошеных гостей они выкурили из избушки. Теперь в ней можно устраиваться и самим. Первым в избушку залез Крикку-Карппа, за ним Хуоти, потом Поавила.
Под потолком еще держался едкий дым. На полу приятно пахло свежими еловыми ветками и березовыми листьями.
— Уж здесь-то клопы не будут кусать, — сказал Крикку-Карппа, сладко зевая.
Через минуту он захрапел.
«Ему-то что, храпит себе… — с завистью подумал Пулька-Поавила. — Жена-то у него что корова яловая…»
Хуоти тоже уснул сразу — так он устал.
Не спалось только Пульке-Поавиле. Он все с большим беспокойством думал о том, что напрасно взял с собой Хуоти. Пусть утром парень воротится домой. Куда ему тащиться с натертой ногой. В деревне ему ничто не грозит, он же совсем молодой… Прислушиваясь к глубокому дыханию Хуоти, Пулька-Поавила тоже задремал. Но не успел по-настоящему уснуть, как проснулся от голоса Хуоти. Хуоти во сне плакал и стонал.
Хуоти видел сон, Они с матерью в какой-то часовне. Вокруг темно и страшно. Мать встала на колени перед иконой и просит бога простить ее сына. Но откуда она знает, что он, Хуоти, убил того капрала? «Как же ты так, сыночек?» — спрашивает мать и начинает плакать навзрыд. «Да я нечаянно… Мама, не плачь…» — умоляет ее Хуоти жалобным голосом, протягивая к ней руки…
— Что с тобой? — спросил Пулька-Поавила, растолкав сына.
Хуоти сел и стал озираться, не понимая, где находится.
— О каком убийстве ты там бормочешь?
— Об убийстве?
Хуоти никому не рассказывал об убитом капрале. Знали о том лишь он да Наталия. Сейчас он, возможно, и признался бы отцу, не будь здесь рядом Крикку-Карппы. Словно ища защиты, Хуоти подвинулся ближе к отцу и опять лег. Долго он не мог успокоиться: как только закрывал глаза, перед ним вставал только что увиденный сон. Потом он все же уснул.
А Пулька-Поавила так и не смог больше заснуть. О каком убийстве Хуоти говорил во сне? Да, в деревне полно этих руочи, ходят с винтовками, они и во сне могут привидеться. Прогнать их надо, сами, как видно, не собираются уходить.
Лучи поднимающегося солнца заглянули в избушку через отдушину и засветились солнечным зайчиком на закопченной стене. Ярко засверкали капли смолы, застывшей на сучке бревна.
— Не пора ли подниматься? — сказал Пулька-Поавила, натягивая пьексы.
Крикку-Карппа открыл глаза и потянулся.
Хуоти долго хлопал веками, опять не понимая, где он находится.
— Покажи-ка ногу, — велел ему отец.
Стопа за ночь распухла.
— Тебе лучше вернуться домой, — строго сказал Поавила.