Водораздел
Шрифт:
Им бы тоже неплохо заиметь такую работу, подумал про себя Крикку-Карппа. А Пулька-Поавила кивком головы показал на людей, работавших у дороги, и спросил:
— Они тоже карелы?
— Есть там, кажется, два карела, — ответил строитель в простой рабочей одежде, — Какие-то шулеры да большевики они…
— Большевики? — переспросил Пулька-Поавила. Он внимательно посмотрел на собеседника, стараясь понять, говорит ли тот серьезно или шутит. Сам-то он хорошо знал, что за люди большевики.
— А чья здесь власть-то? — спросил он после некоторого раздумья.
— Баночников, — ответили ему.
Пулька-Поавила и Крикку-Карппа впервые слышали это слово и не поняли, кто это такие.
— Ну, англичане, — пояснил тот, кто был в солдатской одежде.
Вот тебе и раз! Там, у них — финны, тут, в Беломорье — англичане. Пулька-Поавила вспомнил, что еще когда он был на строительстве этой дороги, он слышал о каких-то английских и французских инженерах, приезжавших инспектировать стройку. Тогда поговаривали, будто даже рельсы привезены то ли из Англии, то ли из Америки. А в Кеми тогда было английское консульство. Может, уже тогда союзники таили думку насчет Беломорья? У Пульки-Поавилы было такое чувство, словно он обманулся в каких-то надеждах.
— А на какую ж это вы работу думаете податься, где харчи погуще? — спросил он, скручивая козью ножку.
— Руочей бить, — ответил солдат. — Они, понимаешь, черти, сами не догадаются уйти, загостились уже…
— Точно, — согласились с ним пирттиярвцы.
И они рассказали, кто они и откуда и зачем пришли сюда.
— Давайте и вы с нами, — предложил солдат. — Тут вчера приезжал один из вашей деревни, добровольцев вербовал. Хорошие, говорил, харчи будут.
Оказалось, сюда приезжал из Кеми Теппана. Он вербовал мужиков в какой-то карельский отряд. Это известие подействовало на пирттиярвцев ободряюще. С начала весны они не имели никаких вестей о Теппане. Только разные слухи доходили. Ишь ты, Теппана-то добровольцев вербует. В Кеми, значит, они его и найдут.
И Пулька-Поавила с Крикку-Карппой решили поехать в Кемь. «Ну, теперь, пожалуй, и домой вернемся, так что Доариэ не успеет и соскучиться, — подумал Пулька-Поавила. — Если только эти мужики правду говорят». И хотя в голову по-прежнему лезли всякие тревожные мысли, на душе стало немного легче.
III
Вечерело. Доариэ с Микки на своей старой лодке отправились смотреть сети. Дул порывистый ветер, какой бывает при приближении осени, и на озере поднялись легкие волны.
Микки сидел на веслах. Доариэ, придерживая одной рукой кормовое весло, вычерпывала воду. Да, лодка-то здорово течет… Ведь она у них очень старая. Иво, еще до того, как ушел на войну, собирался сделать новую, да так и не собрался. Ушел и как в воду канул. Поавила тоже взял да на старости лет куда-то отправился. И Хуоти с собой захватил… Раньше Хуоти ездил ставить и поднимать сети. Теперь уже второе лето — Микки. Да, время идет… Какими разными растут парни! Хуоти, тот обо всем расспрашивал. Иной раз на что-нибудь засмотрится и забудет, что надо грести. Микки никогда ни о чем не спрашивает и ни с того, ни с сего весла из воды не поднимает. Вот и сейчас. Стая уток пролетела совсем близко и села в камышах возле берега, а Микки гребет себе, даже не глянул на уток. Но помощь от обоих парней уже большая. Она, Доариэ, довольна сыновьями. Только бы бог дал им здоровья.
Они пристали к берегу и стали вытаскивать лодку на сушу. С порывом ветра с другой стороны губы до них донесся протяжный крик. Кто-то просил перевоза. Кто бы это мог быть?
— Хуоти, — обрадованно сказал Микки.
— Не болтай чепухи, — рассердилась мать.
Залив был неширокий, и еще несколько лет назад Доариэ тоже легко узнавала на таком расстоянии человека, но за эти годы она тайком столько пролила слез, что не стало в ее глазах прежней зоркости.
— Мама! — донеслось с противоположного берега.
Господи, Хуоти! Почему он вернулся? Не случилось ли что-нибудь недоброе? Сердце сжалось от предчувствия беды, в глазах помутилось, словно какая-то пелена опустилась перед ними.
Доариэ торопливо столкнула лодку обратно на воду.
— А-вой-вой! Так я и знала… — заохала она, когда. Хуоти, с пьексой на одной ноге и лаптем на другой, перелез через борт.
Из-за больной ноги он не пошел в обход вокруг губы, а вышел к ручью, откуда начиналась тропинка на Вехкалампи, и здесь подождал, когда на их берегу появится кто-нибудь из своих.
— Где ты был? — сразу спросил Микки.
— Давай греби, — буркнула мать.
Но и дома любопытство не покидало Микки.
— Ходил силки смотреть, — ответил Хуоти, чтобы отвязаться от брата.
Микки не поверил: еще не настала пора для охоты с силками. Хуоти заметил свою оплошность и задумался. Он был еще настолько молод, что не умел лгать. А что если вдруг руочи начнут расспрашивать, где он пропадал, и Микки проговорится? Мать пришла ему на помощь и послала Микки наколоть дров, чтобы приготовить ужин.
Когда Микки вышел, Доариэ спросила об отце. Узнав, что Хуоти возвращался обратно от самой Колханки, она опять расстроилась:
— Да ты же мог заблудиться… Один… в такую дорогу.
Хуоти и сам боялся заблудиться, боялся, что его запутает леший. Крикку-Карппа предупреждал его, что если леший вздумает сбить человека с дороги, он обернется филином и кричит, как будто стонет. Но Хуоти не слышал крика филина. Медведя тоже не встретил. Видел только огромного ястреба. Ястреб кружил высоко в небе, а потом камнем кинулся вниз, наверно, заметил добычу. Но страх не покидал Хуоти. Когда же он вышел на знакомые места, вспомнился сон, приснившийся в лесной избушке, и ему стало еще страшнее.
— Помажь-ка этим.
Мать протянула Хуоти кругленькую коробочку с мазью, которую когда-то дал ей учитель. В ней еще сохранилось немного мази, похожей на деготь. Во всяком случае, ее хватило, чтобы смазать натертую ногу.
В избу влетела Насто. «А-вой-вой», — воскликнула мать, увидев перепачканные черникой щеки дочери. Конечно, вместе с другими деревенскими ребятами Насто бегала в подлесок и там они опять варили варенье из черники. Для пирттиярвской детворы такое «лесное» варенье было одним из немногих лакомств. Весной, как только с болот сходил снег, дети собирали подснежную клюкву и делали из нее сок. Без сахара, конечно. Но сок был вкусным и без сахара. Потом, когда поспевала вороника, собирали ее и варили на кострах, в корзинке из бересты. Тоже без сахара. О чернике и говорить не приходилось — из нее варенье самое вкусное, особенно, когда все едят из одной посуды. Но они не только варили для себя, а собирали и для дома. И сейчас Насто принесла почти полное лукошко черники.