Военная фортуна
Шрифт:
Знали моряки еще кучу разных вещей, подчас совсем не важных, вроде открытия, что для мичманов с «Леопарда» плавание превратилось в сущую пытку. Джек Обри являлся совестливым капитаном, он считал долгом сделать из юношей, по большей части вверенных ему друзьями или знакомыми, не просто офицеров, знающих толк в своем ремесле, но и людей с развитыми моральными принципами и способными вращаться в культурном обществе. В течение первой половины плавания «Леопарда» он переложил большую часть этой работы на школьного учителя и капеллана. С момента исчезновения данных лиц у капитана маловато было времени заниматься воспитанием. Зато теперь весь день напролет находился в его распоряжении, и часть этого дня — гораздо большую чем хотелось
Со своей стороны Джек получил довольно скудное образование по части общественных, да и прочих, наук, и немало почерпнул из Грегори по мере преподавания его мичманам — точный перечень царей Израиля, например. Наверняка во времена Испанской тревоги, [19] когда он впервые вышел в море, существовало немалое число совестливых капитанов, но те, с которыми сводила его судьба, ограничивались тем, что наблюдали как их мичманы пьянствуют и распутничают в дозволенных пределах. Пределы эти колебались в зависимости от предпочтений капитана. Только на одном из ранних его кораблей имелся школьный учитель — джентльмен, проводивший часы бодрствования в алкогольном полузабытье, — так что если не считать пары классов в сухопутной школе, где ему в голову вбили начатки латыни, Джека с точки зрения литературной можно было причислить к «животным, которые погибают». [20] Мореходные предметы, конечно, давались ему легко — моряком он был от рождения, а потом еще возлюбил математику — союз получился запоздалый, но плодотворный. Но для нового, выказывающего все большее тяготение к науке флота, это казалось уже недостаточным. Его воспитанникам следует прибавить к Робинсону еще и добрую порцию Грегори. Поэтому Обри заставлял их штудировать «Современное состояние государств Европы, беспристрастно изложенное»; готовил к тому, что журналы юношей со временем подвергнутся проверке со стороны придирчивой экзаменационной комиссии; наблюдал, как старшина учит их вязать сложные узлы и сплеснивать.
19
Речь идет о политическом кризисе 1789–1790 гг. между Англией и Испанией, вызванном спорами вокруг американских владений на побережье Тихого океана.
20
Из книг Псалмов (псалом 48, стих 13).
Его огорчало, что ученики так безразличны и бестолковы ко всему, кроме вязания узлов и сплеснивания, ведь намерения у Джека были самые наилучшие. В прошлые плавания ему попадались мичманы, разделявшие его любовь к математике, обожавшие сферическую тригонометрию, отчего одним наслаждением было учить их навигации. Но только не в этот раз.
— Мистер Форшоу, что такое синус? — спрашивает Джек.
— Синус, сэр, — отвечает скороговоркой Форшоу, — это когда проводишь прямую через один конец дуги, перпендикулярную радиусу, проведенному через центр к другому концу дуги.
— И как он соотносится с хордой этой дуги?
По лицу мистера Форшоу растекается растерянность, он обводит глазами дневную каюту, предоставленную капитаном Йорком своему гостю, но не находит подсказки ни в изящном ее убранстве, ни в световом люке, ни в девятифунтовом орудии, съедавшем столько места, ни на невыразительной и злорадной физиономии своего приятеля Холлиса, ни в названии романа «Превратности благородной жизни». [21] Да, если благородной жизнь на борту «Ля Флэш» назвать было трудно, то превратностей она была полна, это точно. После долгих раздумий юноше все еще нечего предложить в качестве ответа, только то, что соотношение это явно очень близкое.
21
Имеется в виду роман английской писательницы Алезии Льюис (1749–1827).
— Так-так, — протягивает Джек. — Вам следует еще раз перечитать страницу семнадцать. Но я вызвал вас не за этим, причина в другом. В Пуло-Батанге мне передали изрядное количество почты, и я только сейчас добрался до вот этого письма от вашей матушки. Она умоляет меня проследить за тем, чтобы чистя зубы, вы двигали щеткой не только из стороны в сторону, но и вверх-вниз. Усвоили, мистер Форшоу?
Форшоу нежно любит свою матушку, но в данный момент желает, чтобы она навеки лишилась способности держать перо.
— Так точно, сэр, — отвечает он. — Вверх-вниз, не только из стороны в сторону, сэр.
— Что кажется вам таким смешным, мистер Холлис?
— Ничего, сэр.
— Кстати, раз уж зашла речь, у меня письмо от вашего опекуна, мистер Холлис. Он беспокоится о духовном вашем воспитании и спрашивает, не пренебрегаете ли вы чтением Библии. Вы не пренебрегаете Библией, осмелюсь предположить? Это всех касается.
— О нет, сэр!
— Рад слышать. Где, черт побери, вы окажетесь, если станете пренебрегать Библией? Скажите-ка, мистер Холлис, кто такой Авраам?
Поддетый адмиралом Друри упоминанием про Содом, Джек тщательно изучил эту часть священной истории.
— Авраам, сэр… — бледное одуловатое лицо Холлиса начинает наливаться пугающе багровым цветом. — Ну, Авраам был…
Но дальше не следует ничего, кроме невнятного бормотания про «лоно».
— Мистер Питерс?
Мистер Питерс выражает уверенность, что Авраам был очень хорошим человеком, торговцем зерном, наверное, раз кто-то говорил про «семя Авраамово».
— Мистер Форшоу?
— Авраам, сэр? — бойко отвечает Форшоу, с присущей ему быстротой обретший присутствие духа. — Э, это был всего лишь обычный треклятый еврей.
Джек вперяет в ученика строгий взгляд. Этот Форшоу издевается над ним? Возможно, если судить по подчеркнуто невинной физиономии.
— Бонден! — восклицает капитан. Старшина, который поджидает за дверью с куском парусины и линьком, назначение которых отучать молодых джентльменов от неуместных шуток, входит в каюту. — Бонден, привяжите-ка мистера Форшоу к пушке и подайте мне линек.
— Золотые деньки, доктор, просто золотые, — сказал штурман «Ля Флеш», обращаясь к доктору Мэтьюрину.
Где-то далеко-далеко с подветра грандиозная пылевая буря в Африке создала такую завесу, что солнце, опустившись за нее, окрасило небо в янтарный оттенок, а морю придало нефритовый цвет. Однако через несколько минут им предстояло насладиться очередным зрелищным погружением светила в пурпурный нимб, когда волны приобретут насыщенный цвет аметиста. Стивен — руки сцеплены за спиной, губы поджаты, широко распахнутые глаза смотрят поверх рым-болта, устремляясь в никуда — стоял на квартердеке. Он издал гортанный присвист.
— Я говорю деньки нынче золотые, — уже громче повторил штурман, улыбнувшись ему.
— Так и есть, — воскликнул Стивен, очнувшись от грез о Диане Вильерс и оглядываясь по сторонам. — Такой свет мог бы запечатлеть Клод, доведись ему оказаться в море. Но вы, не сомневаюсь, выражаетесь фигурально, да? Имеете в виду быстроту нашего продвижения, отсутствие штормов, спокойствие океана?
— Именно. За всю среднюю вахту я даже не прикоснулся к шкоту или брасу, а матросам из забот остается только конопатить, не считая впередсмотрящих и рулевых. Никогда не видел подобного перехода: что ни сутки, так по меньшей мере двести миль, и так без перерыва. Золотые деньки. Хотя для него вот этот денек получился кровавым.