Военная фортуна
Шрифт:
Штурман кивнул в сторону Форшоу, который медленно ковылял к носовому люку. Подбородок юноши дрожал, приятели ободряюще шептали ему на ухо: «Держись, старик, не показывай виду перед этими треклятыми „фличами“». Последние, кучка ухмыляющихся мичманов, собрались у поручней бакборта.
— Всегда есть нечто в несчастье близких, что не может не радовать нас, — заметил Стивен. — Обратите внимание на злорадные ухмылки тех сопливых мичманов. Бедное дитя, надо сделать ему припарку из толченого льняного семени, это послужит также хорошим обезболивающим.
— Но насчет золотых деньков вы правы, штурман, — продолжил доктор после небольшой паузы. — Если подумать, даже не припомню когда я с большим удовольствием проводил время в море. Кабы не беспокойство за моих сумчатых, нечего было бы и желать.
— Они хворают, сэр?
— Им не хватает собственного помета. Точнее, вомбаты страдают из-за отсутствия оного. Их помещения тщательно убирают два раза в день, а иногда, как подозреваю, и ночью. Я начинаю склоняться к мысли, что военный корабль — не место для помета, да и для стаи вомбатов, видимо, тоже. Но мне все-таки жаль, и я жду не дождусь, когда мы достигнем Мыса. В Саймонс-таун у меня живет превосходный друг, который содержит почти на воле некоторое количество африканских муравьедов. Ему я и сдам своих сумчатых. Не подумайте, тем не менее, что я намерен бросить хоть тень оскорбления на «Ля Флеш» — это…
Он хотел употребить выражение «удобный агрегат», но посмотрев на добрую сотню «фличей», снующих по узкой палубе с пустыми ведрами, предпочел сказать «ухоженное судно».
— Терпеть не долго, доктор, — произнес штурман. — Хотя сейчас на западе такое марево — Господи, вся палуба отливает красным! — могу пообещать вам, что ветер удержится. И если только я не жестоко ошибся в вычислениях, завтра мы увидим землю.
Вычисления штурмана оказались правильными. «Ля Флеш» вышел к берегу с точностью, не оставлявшей желать лучшего, и на следующее утро он, подгоняемый приливом, уже скользил под одними марселями по бухте Саймонс-бей, к такой памятной стоянке. Такое замечательно тихое плавание после недель беспрерывного завывания ветра в снастях и плеска воды, рассекаемой корпусом. Тишиной встретил их проплывающий за бортом берег; эта вековая, похожая на сон тишина была, наконец, нарушена салютом «Ля Флеш», громогласным ответом и плеском станового якоря.
С этого момента покой закончился. Посыльному кораблю полагается входить в порт и уходить из него с намного большей спешкой нежели обычному военному судну. «Ля Флеш» пополнял запас пресной воды так, будто его судьба зависела от необходимости захватить следующий отлив; снаряжение, запасной рангоут и припасы хлынули на него рекой — и тайным ручейком вытекали на берег. Снова и снова Стивен слышал вопль: «Не терять ни минуты!». Он без конца колесил по пыльным улицам Кейптауна с шаткой тележкой, полной очумевших сумчатых. Им, накрытым сеткой, предстояло сидеть там до тех пор, пока не найдется подходящее убежище — приятель Мэтьюрина, ван дер Поель, съехал из дома вместе с муравьедами и прочим имуществом. У Стивена оказалось столько хлопот на берегу, что только когда «Ля Флеш» уже вышел в море и они уселись обедать за капитанским столом, он услышал про войну с Соединенными Штатами.
Новость эту на борту корвета восприняли со смешанным чувством. Те из офицеров, что не забыли Войну за независимость, были рады; те, кто имел в Америке друзей или считал все это дело состряпанным шайкой тори и армией, да и просто полагал стремление к независимости естественным, сожалели о случившемся. Были и такие, кто предлагал оставить политику политикам, но высказывал мысль, что если война с американцами будет такой же успешной, как против Бонапарта и его союзников, то чего еще и желать? К тому же есть надежда разжиться призовыми деньгами. Славные деньки испанских золотых галеонов миновали навеки, французские призы встречались реже и реже, зато американские «купцы» перевозят значительную долю грузов по всему миру, и повстречать их можно в любой момент. Бонден поведал Стивену, что нижняя палуба в целом не рада — за исключением нескольких кадровых военных моряков, матросы были завербованы с торговых судов или на берегу, многие ходили на американских кораблях и у всех имелись приятели-янки. Хотя шанс получить призовые деньги был заманчив, матросы не видели особого смысла драться с американцами. В настоящий момент на борту находилось с полдюжины последних, и они практически ничем не отличались от англичан, ни обликом, ни речью — лучше, пожалуй, и не скажешь. Французы — дело другое. Это чужаки, и воевать с ними в некотором роде естественно. Но говоря в целом, экипаж воспринял новость о войне как не слишком важную — в ней могут быть свои преимущества, но это сущая безделица по сравнению с борьбой против Франции. Подробности еще не достигли Мыса, но все и так знали, что у Штатов нет ни одного линейного корабля, тогда как у Англии их больше сотни только в море, не говоря строящихся и состоящих в резерве. И хотя по части, касающейся моряков, исход войны не вызывал вопросов — разве последние двадцать лет Королевский флот не занимался исключительно тем, что топил, сжигал и пленял оптом и в розницу любые вражеские корабли, осмеливавшиеся против него выступить? — Йорк выражал сомнение, если не озабоченность, развитием боевых действий на суше. Раз американцы смогли побить англичан в восемьдесят первом, то почему им не сделать этого снова, тем более теперь, когда лучшие полки задействованы на Полуострове? Да и населяющие Квебек французы вряд ли ревностно встанут за британцев. Сильнее всего страшило капитана то, что скрытно перейдя границу, янки могут напасть на военно-морскую базу в Галифаксе с тыла. Это создаст изрядные проблемы. Но даже так он почти не волновался за успех флота. Есть еще Вест-Индия, есть Бермуды, и это не говоря о родных базах. Вместе с Джеком они прикидывали состав эскадры, необходимой для сдерживания или уничтожения — в случае генерального сражения — американских морских сил, исходя из допущения, что Галифакс потерян.
Профессиональное любопытство заставляло их постоянно следить за флотами других держав, даже таких юных как Соединенные Штаты, поэтому когда Стивен спросил: «Не подскажете ли, из чего состоит американский флот?», — капитаны могли дать ответ без дополнительной подготовки.
— Помимо шлюпов и бригов в него входит всего восемь фрегатов, — заявил Йорк. — Только восемь, не больше. Настоящее безумие начинать войну, имея восемь фрегатов, это когда у противника более шестисот вымпелов в боевой готовности, и при этом надеяться на какие-то успехи по части флота. Впрочем, настоящая их цель — Канада. В море янки ни на что не способны — ну разве ухватят пару призов до того, как наши корабли установят блокаду Чезапика.
— Восемь фрегатов, — кивнул Джек. — Два из них по сегодняшним меркам и фрегатами величать не стоит: один с тридцатью двумя орудиями, другой с двадцатью восемью, называется «Адамс». Еще три несут восемнадцатифунтовки, по тридцать восемь на каждый. Следующее трио одного класса с нашими, хотя, пожалуй, немного покрупнее: «Констеллейшн», «Конгресс» и «Чезапик». И наконец, три больших, гораздо тяжелее любого фрегата нашего флота: «Президент», «Контитьюшн» и «Юнайтед Стейтс». Они относятся к рангу сорокачетырехпушечных и вооружены двадцатичетырехфунтовками. Как мне хочется, чтобы «Акасту», а заодно «Эндимиона» с «Индефатигеблом» отправили на американскую станцию, где мы могли бы померяться силами с этими американцами! Думаю, так и будет: пострелять под Галифаксом придется вволю.
— Когда ты сказал, что они тяжелее чем любой наш фрегат, ты имел в виду физическую величину или мощь артиллерии?
— Я говорил именно про пушки. На них стоят длинноствольные двадцатичетырехфунтовые орудия против наших восемнадцатифунтовых — то есть они стреляют ядрами весом в двадцать четыре фунта, а мы — в восемнадцать. На шесть фунтов тяжелее, понимаешь? — терпеливо пояснил Джек. — Но разумеется, одно влечет за собой другое. Американские сорокачетырехпушечные имеют водоизмещение около полутора тысяч тонн, тогда как наши тридцативосьмиорудийные — едва за тысячу. «Акаста», если не ошибаюсь, имеет тысячу сто шестьдесят тонн и несет сорок восемнадцатифунтовок.
— Не предоставляет ли это большого преимущества врагу? Предположим, если он вознамерится ударить твой корабль носовой фигурой, то разве его масса не отправит тебя ко дну, как это произошло с турками при Лепанто?
— Дорогой доктор, — вмешался Йорк. — То была тактика галер. В современной военной науке вес корабля не имеет такого значения, разве что позволяет нарастить толщину бортов с целью надежно защитить свои расчеты от стрельбы с дальней дистанции и дает возможность нести более тяжелые пушки. Когда сходишься с противником рей к рею, это уже не важно: восемнадцатифунтовое ядро способно причинить почти такие же повреждения как двадцатичетырехфунтовое, при условии, что орудие правильно зарядили и точно навели. Когда я был третьим лейтенантом на «Сивилле», тридцать восемь орудий, мы схватились с «Ля Форт», сорокачетырехпушечным фрегатом с двадцатьючетырехфунтовками. Так вот, когда мы его взяли, выяснилось, что враги потеряли убитыми и ранеными сто двадцать пять человек, а у нас было убито только пятеро. Мы снесли у него все мачты, не потеряв сами ни одной. Это случилось в девяносто девятом.
— А еще в год Трафальгара Том Бейкер, — сказал Джек, — ты же помнишь Тома Бейкера, Стивен: страшно неуклюжий, рыжий как морковка парень, у него прелестная жена, которая по нему с ума сходит. Так вот, Том Бейкер на «Фениксе», тридцать шесть орудий, причем калибром мельче, чем обычно, взял после кровавой драки сорокапушечную «Дидону». Но знаете, Йорк, мне кажется, не стоит посылать слишком много линейных — никакой фрегат, даже сорокачетырехпушечный, не станет ввязываться в бой с линейным кораблем. Вот что я предлагаю: «Акаста», «Эгипсьенн»…