Вокзал "Техас - Луизиана"

Славина Элен

— Ты знаешь, что он расписывал Сикстинскую капеллу, стоя на лесах, а не лёжа, как многие утверждают?

— Откуда мне это знать?! Я даже не знал, что был такой живописец.

— Я тоже хочу быть как Микеланджело!

— Расписать какую-нибудь капеллу?

— Возможно. Я ещё не решил… Не могу больше писать, выдохся!

— Пойдём пройдёмся, нам нужно найти тебе вдохновение, иначе твоя картина так и останется незавершённой.

— Но там чистый белый холст.

— А я тебе про что говорю… незавершённой.

Гуляя по улицам шумного города, Твен смотрел на проходивших мимо людей и не находил в них ту, кого искал и хотел видеть больше

всего на свете.

— Скажи, Марк, ты скучаешь по маме?

— Хм… не знаю. Бывает, конечно, но я стараюсь об этом не думать. Она давно не приходила ко мне во снах, наверное, пока не время.

— О чём ты говоришь? Какое время?

— Я не знаю! Но когда она приходит, это всегда какой-то знак. Предупреждение, что ли.

— Ты сейчас серьёзно говоришь? — Твен остановился и схватил брата за руку. — Попробуй вспомнить, когда она приходила к тебе последний раз.

— Давно, лет пять назад. Когда мы ещё жили в Техасе и собирались удрать от семейки Браунов.

— И что ты видел тогда… во сне? Ну, говори же!

— Да отпусти ты меня, вцепился как клещ! Не помню я, столько лет прошло. А что случилось?

— Как ты не понимаешь, это важно! Вот скажи, почему она не приходит ко мне, ведь я так её жду, так по ней скучаю? — Твен со злостью пнул камень, и тот улетел на несколько метров вперёд.

— Я не знаю, — горько произнёс брат, — может, это моё проклятие.

— А моё проклятие — видеть картинки в голове, людей, события, которые меня сильно пугают. И только когда переношу всё это на холст, мне становится легче и свободнее.

— Скажи, Твен, сколько у тебя сейчас готовых картин?

— Не знаю, штук двадцать наберётся. А что?

— Я сейчас подрабатываю в одной картинной галерее. Таскаю полотна, которые привозят новоявленные художники. Честно говоря, всё, что они там пишут, никаким другим словом, кроме как мазнёй, не назовёшь.

— Каждый человек видит красоту по-своему. Возьми любого и загляни в его внутренний мир — такого насмотришься, потом уснуть спокойно не сможешь.

— Твой мир мне нравится больше: он понятнее.

— Это субъективная точка зрения, основанная на любви и привязанности.

— Наверное. Так вот, о чём это я говорил? А, да! Я подрабатываю в галерее. Недавно я познакомился там с одним художником. Он рассказал, как можно попасть в эту галерею и представить там свои картины. Я, естественно, рассказал ему, что у меня брат художник. И представляешь, он захотел посмотреть твои картины! Так что завтра мы с ним встречаемся.

— Что ты говоришь такое?! Я не собираюсь выставлять свои картины. Там одни сплошные ужасы нарисованы. Все мои страхи, моя боль, страдания, разочарования собраны на этих холстах. Нет, я не готов.

— Ну что ты раскудахтался! Он просто посмотрит парочку картин и скажет своё профессиональное мнение. Ты талантливый художник, но твои картины никто, кроме меня, не видел. Зарабатываешь себе на хлеб написанием портретов туристов на площади. Об этом ты мечтал в детстве?

— Я мечтал совсем не об этом. Я собирался стать ветеринаром и ухаживать за лошадьми. Но из-за Тины Браун, которая продала всех животных после того, как Уилл попал в больницу, я больше никогда не видел их.

— Я совсем не об этом сейчас толкую. У тебя есть уникальный шанс, которым грех не воспользоваться. Когда о тебе узнают люди, ты сможешь продать свои картины и прославиться. Не упусти эту возможность!

— Мне не нужна слава, я пишу картины только для того, чтобы стало легче жить со своими страхами.

—

Хорошо, хорошо! Одно другому не мешает. Если ты не хочешь этим заниматься, давай я возьму на себя всю грязную работу, а тебе останется только писать и раздавать автографы. И то, только если ты этого захочешь.

— Можно я подумаю?

— Да, но недолго, до завтра есть время. Хорошо? Завтра в это же самое время мы придём сюда, в этот парк, и будем ждать здесь. Если будешь готов, просто приди сюда, можешь даже ничего не говорить. Я тебя пойму. До завтра, братец.

Марк обнял брата и пошёл в сторону съёмной квартиры, в которой жил один и делил постель только со своей тенью. Твен так и остался стоять посреди парка, обдумывая предложение брата о галерее. Из этого могло что-то выйти, но вот что — он пока сам не понимал.

Твен поднимался в горы, убегая как можно дальше от людей, от себя, от брата, которого любил и который последний год пытался уговорить его на очередную выставку картин. Тот всё надеялся, что эта выставка будет наконец успешной. Но его картины не покупали, мимо экспозиции проходили не оборачиваясь. Критики считали: то, что представляет Твен, не искусство, а пародия. После первого провала он долго смеялся над тем, что ничего не вышло. А Марк, наоборот, очень злился, ругался и не понимал, как так получилось, что на выставку никто не пришёл. Это был удар под дых. Разочарование для Твена наступило, когда брат уговорил его на очередную выставку, а он, как дурак, согласился.

— Твен, ну ты же понимаешь, что без борьбы не бывает победы. Мы не должны сдаваться после первого поражения. Вчера не вышло, значит, сегодня получится. Не опускай руки, братишка.

— Марк, помнишь, как ты говорил, что всю грязную работу возьмёшь на себя? Так вот, я смотрю, что хреновый из тебя уборщик! — Твен засмеялся от собственной шутки, хотя понимал, что она несмешная.

— Зря ты смеёшься, Твен. О нас ещё узнают, я тебе обещаю!

О них узнали, но не как о великом художнике и его брате, а как о двух братьях-неудачниках. Вот это уже было не смешно, совсем не смешно! Это был крах мечтам Марка о том, чтобы стать богатыми и знаменитыми. Мир жесток, а люди до безобразия наивны. После того случая они с братом серьёзно поругались, наверное, первый раз в жизни так сильно. Сначала были глупые упрёки, потом — необоснованная злость, которая привела к драке. Они набили друг другу морды, Марк сломал брату нос, а тот в ответ разбил ему бровь. Это был переломный момент, после которого Твен собрал вещи и уехал в горы, никому ничего не сказав, не предупредив брата и не попрощавшись с ним.

На вершине горы он чувствовал, что снова оживает. Все страхи, живущие в голове, уступали одному-единственному страху: не замёрзнуть бы здесь, наверху, где нет людей. Где ему никто не поможет, если он сорвётся с такой высоты и разобьётся об острые камни внизу. Но этот страх был тем хорош, что придавал силы и мужества, в отличие от других, которые высасывали из него жизнь по капельке.

Твен жил у подножия горы, снимал маленький домик у местного егеря. Раз в три месяца он поднимался в горы, чтобы побыть с величественной природой наедине и пожить как отшельник. Он охотился на мелких животных с помощью силков, которые расставлял, как научил егерь. Иногда собирал ягоды и грибы, научился отличать ядовитые от съедобных. В природе всё было гармонично устроено, и он не хотел нарушать этот баланс, поэтому старался не оставлять никаких следов пребывания в лесу и в горах.