Вольный горец
Шрифт:
И вот он сам — «генерал». Или не рад?
Какое-то смущение появилось в острых чертах лица, голова ушла в плечи, длинные руки перебирают скрепки на столе и будто подрагивают.
— Ты бы написал о нем, — сказал мне Рафик Айзатулов, Рафик Сабирович, предыдущий генеральный, после тяжелого инсульта сидевший теперь в маленьком кабинетике неподалеку по коридору: консультантом. — Командовать не привык, ему тяжело сейчас, Сашке, — поддержи.
— Попробую, — пообещал я.
— Запиши себе, запиши! — настойчиво сказал Рафик.
— Что записать-то?
— Ну, чтобы
Я удивился:
— Да ты что, Раф?
— Извини! — сказал, как будто что вспомнив. — Это я теперь все записываю — стал забывать!
Давно ли сидели с ним рядом в концертном зале «Россия» в Москве, и торжественный, одетый с иголочки, с бабочкою под кадыком — человек года! — Рафик не выпускал из рук только что полученную статуэтку — знак премии «Русский национальный Олимп», а я потихоньку клянчил:
— Дай человеку подержать!.. Отдам — сука буду!
Но даже это не могло тогда лишить старого моего друга ощущения значительности происходящего: происходило– тоне лично с ним — со всем комбинатом!
Когда-то я придумал ему отчество, подхваченное потом общими дружками-пересмешниками: Рафик Западно– Сабирович. В честь нашего Запсиба, для которого он столько сделал.
И вот оно: это Запсиб сбил его с ног, Стального Рафа, которому, казалось, не будет сносу, знаменитого на всю Россию сталеплавильщика… Теперь — консультант. Вредное у нас, у литераторов, производство — вредное! В сознании промелькнуло горькое: инсультант?
В кабинет к новому Генеральному лисьим шагом вошла пресс-секретарь, очаровашка средних лет в «боевой раскраске» — слоем мази на некогда смазливом лице. На комбинате её недолюбливали: может быть, за то, что об окончании красноярского института культуры говорит с излишним апломбом?
— У губернатора на днях день рождения, — напомнила новому генеральному. — Вам придется ехать: речь я готовлю…
— Речь? — простодушно пугается Александр Никитович.
— А как же! — тоном наставницы объясняет пресс-секретарь. — Все будут говорить. Но нужен подарок: по-моему, я присмотрела. Бронзовый Дон-Кихот… наш губернатор ведь настоящий Дон-Кихот, это все знают. Подпишите здесь…
— Тысяча долларов? — снова пугается Александр Никитович.
— За Дон-Кихота?! — взлетают бровки.
— Для! — поправляю я. — ДляДон-Кихота…
Неискушенный в двусмысленностях генеральный, не дипломат, что поделаешь, — чистый технарь, переспрашивает:
— Для?
— М-можно и так сказать, — стреляет в меня глазками пресс-секретарь: в гостиничном номере я потом долго буду доставать из-под рубахи на груди стрелы, совсем непохожие на те, которыми пользуется баловник Амур, всеобщий любимец.
В дороге мне не очень работается — когда ещё смогу написать о генеральном? Для начала взялся подбадривать его устно, всё больше дружеским тоном, интонацией, которая часто важнее слов: что это ты, мол, Саня?.. Ты же сюда не рвался? Все знают: нет. Ну, а коли
Он подошел к шкафу с книгами да альбомами, отодвинул стекло, из рядка одинаковых книг вытащил одну:
— Посмотрите в гостинице, может быть, пригодится. Это наш новый шеф…
— Хозяин? — уточнил я.
— Хозяин, да. С ним я знаком не очень близко, а вот приедет на днях его пресс-служба, я вас познакомлю. Глава её ваш земляк с Северного Кавказа, абхазец Отари…
— Если абхаз — это не земляк! — перебил я значительно. — Это брат. Я ведь приписной черкес, они меня давно: Гарун, Гирей… Два романа все-таки перевел, да какие, какие! А они ведь народы-братья: адыги и абхазцы. Во время конфликта с Грузией адыги им крепко помогли. Первый роман как раз об этом, он и называется — «Сказание о Железном Волке». Который разрушает Кавказ…
— Значит, вы и там — о железе?
— А как без него? Есть достаточно много статей, где говорится о кавказском влиянии на мое творчество, но кто б написал, что «Железный Волк» сработан на нашем комбинате… Запсиб — это на всю жизнь!
Все шутим! — размышлял я потом в гостинице, отрываясь от книжки, которую дал новый генеральный. «Корпорация без секретов», так она называлась. О «Евразхолдинге».
Ожидал, грешным делом, что автор начнет с того, как первый рубль заработал: ну, интересно же! Поделись, брат, опытом, поделись. Мне-то, предположим, он уже не поможет, закопался в свои рукописи, как хомяк в землю, столько понаделал ходов, что обратно из этого лабиринта — уже никуда. Все! Но ребятам помоложе, глядишь, да и пригодится. Разве это не важно — научить их делу. Вон как черкесы: в черных руках всегда — белая копеечка. А мы-то, выходит, проспали свой комбинат. Прозевали. Профукали. Прокакали. Почему?
Когда все это началось, я Рафа подначивал: видишь, мол, карты ложатся как? Сперва ты у нас — Рафик Западно-Сабирович. А теперь оно так может обернуться, что комбинат станет Западно- Сабирским. А?!.. Поднатужься! Разве татарва твоя, которую ты на теплые места попристроил, в обоих конверторных цехах жарится, не скинет тебе свои акции? Или русаки не отдадут? Ты ж у нас народный любимец, Раф, — поднапрягись!
Напрягался он всегда, в эту пору, когда надо было спасать комбинат — особенно, да вот чем дело-то кончилось…
А как же этим московским ребяткам-то удалось такой гигант прикарманить — это ведь уметь надо!
Ну, и коли корпорация, видишь ли, без секретов, сейчас мы всю правду-матку и узнаем, сейчас… нет-ка!
Главное, что вынес из этой книжки, — всем на комбинате придется адаптироваться к новым условиям хозяйствования… странное дело вообще-то, странное! У младшего моего друга Олега Харламова, у старшего горнового, за последние несколько лет было четырнадцать переломов костей: так высох у своей печки, что помогал своей Любаше на стол собирать, двумя пятернями нес тарелку горячего супа и мизинец на миг отставил, дверь попридержать, а мизинец — хрясь, и сломался!.. Это у настоящего-то, который только спит без пики да без лопаты доменного «медведя»!