Волынщики
Шрифт:
— Спасибо, Тьенне, что ты обо мне вспомнил. Я принимаю твои цветочки в знак памяти, и, поверь мне, не стану ими важничать.
— Если ты их приникаешь, — сказал старик, — то должна, по обычаю, отломить ветку и пришпилить ее к голове.
— Нет, не надо, батюшка, — отвечала Теренция. — Пожалуй, еще кто-нибудь из здешних девушек рассердится на меня за это, а я вовсе не хочу, чтобы добрый Тьенне стал раскаиваться в своей учтивости.
— Будь уверена, — вскричал я, — что никто не рассердится. И если это самой тебе не противно, то ты мне доставишь великое удовольствие.
— Изволь! — сказала
— Поссорь меня со всеми, Теренция; я только этого и желаю.
— Полно, — сказала она, — к чему так торопиться. Когда отнимаешь что-нибудь у своего ближнего, то нужно, по крайней мере, вознаградить его хоть чем-нибудь за это. А я знаю тебя мало, Тьенне, и не могу быть уверена, что мы тут что-нибудь выиграем.
Потом, переменяя речь и забывая о себе, а это было с ней беспрестанно, она сказала Брюлете:
— Теперь твоя очередь, душенька. Ну, как же ты поблагодаришь за эти букеты и который из них возьмешь?
— Никак, до тех пор, пока не узнаю, кто мне их дарит, — отвечала осторожная Брюлета. — Говорите же, Гюриель, не дайте мне ошибиться.
— Вон тот мой, — отвечал Гюриель. — Вот все, что я могу вам сказать.
— Если он ваш, то я беру его весь, — сказала Брюлета, снимая букет. — Что же касается другого, то, по-моему, водяные цветы не любят висеть над дверью, им будет гораздо лучше в канаве.
Говоря это, она украсила голову и грудь цветами Гюриеля, отнесла остальное к себе в комнату и, возвратясь назад, хотела бросить другой букет в старый ров, отделявший крыльцо от парка. И так как Гюриель отказался исполнить ее поручение, не желая причинить своему сопернику такого великого оскорбления, то Брюлета сама протянула было руку, как вдруг в кустарниках, окружавших двор прямо против нас, раздались звуки волынки и кто-то заиграл песню старика Бастьена.
Сначала он сыграл ее так, как она была сочинена, потом несколько иначе, гораздо нежнее и печальнее, и наконец переиначил всю от начала до конца, переменяя тоны и выделывая разные штуки своего сочинения, также весьма прекрасные, так что волынка у него точно как будто вздыхала, плакала и молила, да так нежно в жалостно, что нельзя было слушать без сострадания. Потом он заиграл на другой лад, гораздо громче и живее, как будто грозя и упрекая. Брюлета, которая перед тем подошла к краю рва, чтобы бросить туда цветы и остановилась в нерешимости, вдруг отступила назад, испугавшись гневных звуков этой песни. Тогда, раздвинув кусты ногами и плечами, Жозеф показался на другой стороне рва, сверкая глазами и продолжая играть, и музыкой и взглядом как бы грозя Брюлете великим отчаянием, если она не откажется от своего намерения и понесет ему такое страшное оскорбление.
Часть четвертая и последняя
Двадцать шестые посиделки
— Отличная песня и чудеснейшим образом сыграна! — вскричал старик, хлопая руками, когда Жозеф кончил. — Вот что хорошо, так хорошо! И поверь мне, Жозеф, человек, достигший такого мастерства, может во всем утешиться. Ступай сюда и прими наши поздравления.
— Есть обиды, после которых нельзя утешиться, и если Брюлета бросит мои цветы в канаву, то канава эта превратится между нами в непроходимую бездну, полную ядовитых терниев.
— Боже сохрани! — отвечала Брюлета. — Разве можно отвечать обидой на такую прекрасную музыку? Поди сюда, Жозе, и будь уверен, что между нами никогда не будет терниев, если ты только сам их не посадишь.
Жозеф как дикий вепрь раздвинул густой терновник, который, как сеть, удерживал его на краю рва и, перелетев через тину, зеленевшую на дне, вспрыгнул на крыльцо. Потом, взяв букет из рук Брюлеты, он сорвал несколько цветков и хотел поместить их подле шиповника, украшавшего голову Брюлеты. Все это делал он с гордым видом, как человек, которому обязаны все повиноваться. Брюлета остановила его, говоря:
— Погоди, Жозе, мне пришла в голову мысль, которой ты должен покориться. Ты скоро будешь принят мастером в цех волынщиков. Бог наделил меня великой охотой к музыке, потому что, никогда не учившись, я все таки в ней кое-что смыслю, а потому хочу подвергнуть вас испытанию и вознаградить того, кто останется победителем. Передай волынку Гюриелю: пусть он также покажет нам свое искусство.
— С великим удовольствием! — вскричал Жозеф, лицо которого засияло гордостью. — Ну, Гюриель, теперь твоя очередь! Начинай и, если можешь, заставь козлиную кожу запеть по-соловьиному!
— Ты нарушаешь условие, Жозеф, — отвечал Гюриель. — Ты предоставил мне говорить на словах, и я говорил. А я предоставляю тебе музыку и сознаюсь, что ты играешь во сто крат лучше меня. Возьми же назад волынку и поговори с нами еще этим языком, мы готовы целый день тебя слушать.
— Так как ты признаешь себя побежденным, — возразил Жозеф, — я стану играть только тогда, когда мне прикажет Брюлета.
— Играй, — сказала Брюлета.
И в то время как он играл удивительнейшим образом, она сплела из белых цветов гирлянду и обвила ее серебристой лентой, которой был связан пучок. Потом, когда Жозеф кончил, она подошла к нему и обвила этой гирляндой его волынку, говоря:
— Жозе, прекрасный волынщик, я принимаю тебя мастером в цех и вручаю тебе заслуженную награду. Да принесет она тебе счастье и славу. Прими ее в знак моего уважения к твоим великим талантам.
— О, какое счастье! — вскричал Жозеф. — Спасибо, моя Брюлета. Доверши же мое счастье и гордость: возьми себе один из этих цветков. Сорви на мне самый красивый и приколи его поскорей к сердцу, если не хочешь надеть на голову.
Брюлета улыбнулась, краснея и, как ангел прекрасный, посмотрела на Гюриеля, который побледнел, думая, что все погибло.
— Жозеф, — сказала она с улыбкой, — по моей милости ты сейчас вступил мастером в прекрасный цех — цех музыкантов. Будь же этим доволен и не суйся в цех влюбленных: любовь не приобретается силой и мастерством, а дается по воле Божьей.
Лицо Гюриеля прояснилось, а Жозеф насупился.
— Брюлета, — вскричал он, — ты должна исполнить мою волю.
— Тс, Жозе, не горячись так! — сказала она. — Один Бог может распоряжаться нами, и вот один из его маленьких ангелов, при котором не следует говорить таких слов.