Волынщики
Шрифт:
— Историю? — повторил старик. — Мне сочинять истории и учить вас лгать? Нет, голубушка, я не из числа тех, кто может губить свою душу из любви к пригожим девушкам. А потому я должен помочь вам каким-нибудь другим способом. Да я уж и помог вам больше, чем вы думаете. Потерпите только маленько, и все устроится к лучшему, как то дело, из которого Гюриель узнал, что на меня можно положиться.
— Я знаю, — отвечал Гюриель, — что обязан вам спокойствием и счастием моей жизни, и готов положить за вас голову на плаху. Присядьте же, честной отец, и побеседуйте с нами. Все, что у нас есть, готово к вашим
Старик Бастьен и Теренция также стали свидетельствовать свое почтение доброму страннику, как вдруг в комнату влетела наша тётушка Маргитон и объявила, что она требует непременно, чтобы мы все, сколько нас есть, шли к ней в гости. У нее в тот день справлялось шествие капусты, старинный шутовской обычай, который справляется обыкновенно на другой день после свадьбы. Шествие началось уже и приближалось к нашему дому. Пройдя несколько шагов, гости останавливались, пили, пели и плясали. На этот раз Теренция не могла отказаться от приглашения; я взял ее под руку и повел навстречу веселым гостям. Гюриель и Брюлета пошли сзади нас, а тётушка приняла на свое попечение малютку. Старик Бастьен уговорил также и странника принять участие во всеобщем веселии.
Парень, сидевший на носилках и представлявший садовника, или, как у нас еще до сих пор говорят, язычника, был наряжен удивительнейшим образом. Он нашел на дороге возле парка гирлянду из белых цветов, перевитых серебряной лентой, и подпоясал ею горб, набитый паклей. Мы тотчас же узнали, откуда взялась эта лента. Жозеф, уходя от нас, верно, бросил ее или потерял. Девушки, с завистью смотревшие на чудесную ленту и рассуждавшие о том, как бы не дать ему ее испортить, вдруг бросились на язычника и, не смотря на то, что он отчаянно защищался и целовал их своей мордой, выпачканной дрожжами, вырвали у него и разделили между собой эту драгоценность. Таким образом ленты Жозефа, разорванные на куски, весь день сияли на повязках самых пригожих девушек нашего околотка, где им было гораздо лучше, чем валяться на дороге.
Толпа с шумом и смехом прошла по деревни, останавливаясь у каждого дома, и возвратилась к молодым, где был приготовлен обеденный стол. Потом начались танцы и продолжались до самой ночи. Распростившись с хозяевами, мы с Брюлетой, в сопровождении лесника, Гюриеля и Теренции отправились в Ноан под предводительством кармелита. Старик вел под уздцы Клерина, а на Клерине сидел толстый Шарло, который несколько охмелел от того, что видел, смеялся как сумасшедший и хотел непременно петь, потому что весь день при нем пели.
Хотя нынешняя молодежь никуда не годится, но, я думаю, и вам случалось нередко видеть, как пятнадцатилетние девушки проходят верст по десять поутру да столько же вечером, чтобы только попрыгать день на празднике, да когда еще? В самую жаркую летнюю пору. А потому вы поверите мне, когда я вам скажу, что мы пришли домой, не уставши ни крошки. Напротив того, мы еще танцевали вчетвером по дороге под волынку старика Бастьена, тогда как Шарло преспокойно себе спал на лошади, а странник называл нас сумасшедшими и в то же время сам хохотал и хлопал руками, гладя, как мы пляшем.
Наконец, часу в десятом вечера, мы подошли к дому Брюлеты. Старик Брюле спал уже, когда в комнату ввалилась веселая компания. Так как он был порядком глух и спал ужасно крепко, Брюлета успела уложить ребенка, подала нам перекусить и посоветовалась с нами насчет того, будить его или нет, прежде чем он проснется.
Наконец, он впросонках повернулся в нашу сторону, увидал свет, узнал нас с Брюлетой и, по-видимому, удивился присутствию посторонних. Потом привстал, сел на постель и с таким важным видом, как судья какой-нибудь, выслушал речь старика Бастьена, сказанную громко и коротко, но с надлежащим почтением. Кармелит, которому старик Брюле оказывал полную доверенность, со своей стороны начал хвалить семейство Гюриелей, а Гюриель объявил свои чувства и намерения как насчет настоящего, так и в рассуждении будущего.
Старик Брюле слушал их, не говоря ни слова, так что я подумал было, что он ничего не понял. Но вышло, что несмотря на сонный вид, он был в полном разуме и отвечал, как прилично человеку умному, что он очень хорошо помнит, что отец Гюриеля — сын его старинного друга, что он весьма уважает все его семейство и вполне верит словам странника, и что в этом деле совершенно полагается на ум и рассудительность своей внучки. По его мнению, она верно уж не потому так долго выбирала и не для того отказывала выгодным женихам, чтобы сделать наконец глупость, и если она желает выйти за Гюриеля, то Гюриель наверняка будет добрым мужем.
Он говорил умно и складно и забыл упомянуть только об одном, да и то вспомнил, когда мы стали уходить, а именно о том, что Гюриель — погонщик мулов.
— Вот это одно только мне и не нравится, — прибавил он. — Моей внучке придется скучать дома одной три четверти года.
Его тотчас же утешили, объявив ему, что Гюриель оставил ремесло погонщика и работает вместе с отцом. При этом и сам дедушка изъявил согласие прийти на лето работать в Шассен.
После этого мы расстались, совершенно довольные друг другом. Теренция осталась ночевать у Брюлеты, а остальные пошли ко мне.
На другой день, вечером, мы узнали от кармелита, который прогулял весь день, что Жозеф, не заходивший к нам в деревню, пробыл около часа у матери, а от нее отправился, как он сказал, собирать волынщиков на испытание, которое он должен выдержать для получения звания мастера и свидетельства на право отправления ремесла. Мать пришла в отчаяние от этого намерения, полагая, что Карна и вся шайка волынщиков, которых и без того развелось слишком много, воспротивятся этому и наделают ему бед. Жозеф не хотел ничего слушать, говоря, что он намерен взять ее из услужения и увести далеко отсюда, хотя она, по-видимому, вовсе этого не желала.
Через два дня все приготовления были кончены, Гюриель и Брюлета оглашены в нашей приходской церкви, а мы все отправились в Шассен, как будто бы на край света. Так как нам пришлось взять с собой всю домашнюю утварь, потому что Брюлета не хотела, чтобы дедушка ее в чем-нибудь нуждался, то мы должны были нанять телегу и, к крайнему удивлению всей деревни, нагрузили на нее все, что было у них в доме, до последней корзины. Она не забыла ни своих коз, ни кур, к великому удовольствию Теренции, которая заранее радовалась тому, что будет за ними ухаживать: она не умела ходить за скотом и хотела научиться при таком удобном случае.