Восход
Шрифт:
— Сам-то небось женат уж раз десять, — опять проговорила старая. — Вам теперь воля.
— Я вдовец, — отрекомендовался им. — Трое детей, один грудной. Маму им ищу. У вас, случайно, нет подходящих вдов?
— С детьми аль как? — спросила молодуха.
— Мне все равно, лишь бы щи варила да кашу солила.
— Корова есть?
— Два ведра молока в день. Прокисает, не съедаем.
Они опять рассмеялись. Забавно чешет языком вдовец.
— Чем ты теперь, милый, занимаешься? — спросила молодуха и шагнула ко мне.
Надо
— Чем? Самогонку варю, на базар вожу.
— А если по правдышке? — серьезно спросила молодая.
— Тебе зачем знать?
— Больно интересно говоришь. И врешь ты поди, что такой. И одет не как все, а во френче,
— Какая невидаль — френч! Теперь мода такая. А сама ты кто? — спросил теперь уже я.
Не успела она ответить, за нее крикнула старшая:
— Вдова она. Ты глянь получше. Вот тебе и жена. Бери ее хоть сразу с собой — и под венец.
— Типун тебе на язык, — пожелала вдова. — Эка сваха. Чай, такие дела не сразу. Нет, скажи — ты кто? — вновь насела на меня вдова.
— И совсем я не вдовец, — сознался я.
— Холосто-ой? — разочарованно ответила вдова. — Это дело не подходит. Вон бери тогда Аннушку. Девка хороша, а жениха на примете нет.
Аннушка, полная, с чуть раскосыми карими глазами девушка, фыркнула и отвернулась. Она правда была хороша.
— Ладно, на обратном пути договорюсь. Вы из какого села?
— Из Горсткина, — ответила вдова.
Сердце у меня замерло. Из Горсткина! А я — то разболтался. Ведь они, конечно, знают Маркиных, знают и Лену, и все семейство.
Преодолевая смущение, вдруг охватившее меня, я решился все-таки кое-что разузнать.
— Из Горсткина? А я думал — это все еще оборкинские поля. В Горсткине мы остановимся. Там у меня знакомые.
Это вызвало у них еще больший интерес. Тут даже Аннушка направилась к нам.
Между тем подвода спустилась под уклон, к небольшому ручью. Мост там плохой. Как проедет лошадь, если кучер спит? Ну, шут с ним, с Андреем. Тут такой разговор…
— Кто же у тебя в нашем селе знакомцы?
— Маркина Арина! — единым духом выпалил я и к досаде своей почувствовал, как кровь бросилась мне в лицо.
— Арина Маркина? Да это наша соседка, — всплеснула старая обеими руками.
— И Костя мой знакомый, — добавил я. — Он жив?
— Воюет, — ответила старая соседка.
Некоторое время вдова испытующе смотрела на меня, потом как бы про себя проговорила:
— Так, так, так! — Помолчала, прищурившись. — А Федору, случайно, не знаешь?.. Да что ты все краснеешь? Федору, мельничиху?
— Что-то не помню, — глухо ответил я.
— Зато она тебя помнит.
— То есть как помнит? — уже я удивился, и уши мои загорелись. — Откуда она меня знает?
— Ври, ври! Теперь и я признала тебя. А зовут тебя Петя. Что, угадала?
Лучше бы сквозь землю мне провалиться. Доболтался я. А вдруг она «все» знает?
— Да, это я.
— Ну вот. А это ихнее поле. Две десятины Федора арендовала. Мужа, мельника, небось помнишь. Ну, которого ты арестовывал. Теперь он дома. Зайди навести его.
— Спасибо, — осекшимся голосом ответил я.
— Ну, ее навести. — Она вновь прищурила глаза.
— Федору?
— Зачем? Очень ты в ней изнуждался!.. Ельку. Меня не признаешь? Я тебя сразу признала по руке.
Да, теперь я вспомнил. Приходила такая женщина в дом Лены. И тетка Арина прямо ей сказала: «Нечего тебе, знаем, зачем пришла. Иди, иди!»
Но вдове я все же не сознался, что вспомнил ее. Смеясь, она толкнула ко мне Аннушку. Передо мной предстала девушка с чуть раскосыми бровями, похожими на крылья молодой ласточки, под которые глубоко уходили карие глаза, с полными загорелыми щеками, с чуть приподнятым носом. Когда засмеялась, показались белые, как горошины, зубы.
Девушка ростом невысока, но удивительно плотная, как налитая. Полнота ее была не излишней, — ни прибавить, ни убавить нечего.
— Меня-то ты должен вспомнить, — заявила Аннушка.
— Постой, постой, — притворился я, — вроде что-то знакомое.
— Чего там гадать! В лес вместе ходили гулять. Я Елькина подруга. Помнишь, в лесу Федя меня отозвал, а Лена пошла с тобой? И вы сидели на луговине. А ты цветы рвал и ей подносил.
— Зачем об этом рассказывать? — упрекнул я, узнав подругу Лены. — Что было, то прошло.
— Мы знаем — отказали они тебе. Все Федора дура. Она расстроила. А ты обиделся, ушел и не являлся. Теперь-то зайдешь к ней?
— А зачем? — в открытую начал я разговор, раз так получилось. — Зачем? Ее, наверное, просватали?
Наступило молчание. Оно, как мне показалось, длилось долго. Сердце замерло. Я ждал ответа, но они молчали.
— Знамо, не ходи к ним, Петя, — прервала молчание вдова.
— Это почему же? — вступилась Аннушка. — Проехать и не наведать?
— А ты, дуреха, — резко оборвала вдова, — не понимаешь ничего. Небось человек пережил невесть сколько, теперь, гляди, дай бог, забыл, а ты его натрафляешь. Зачем она ему?
Посмотрев на Аннушку, вдова полушепотом с укором, не глядя на меня, намекнула ей:
— Ведь ты же знаешь…
— Ну и что?
— А то. Твою подругу не поймешь. У нее, видать, нет в голове своего. То с одним сидит, то с другим.
— Сидит! Это я знаю, что такое. «Сидеть» значит быть с кем-то вдвоем, уединившись куда-нибудь от других. Или сидеть где-либо на бревнах, а то в сарае на соломе, а зимами оставаться на посиделках до самого утра. И тоже вдвоем. «Ходить» — значит ходить вместе по селу под ручку, о чем-то болтать и не уступать девки никому, не пускать ее в хоровод. Да и сама она не пойдет, если ей парень по душе. Словом, ухаживать за девушкой, считая ее своей невестой. А она будет считать парня своим женихом.